Амальрик хмыкнул. Еще бы тот забыл! У многих в памяти, должно быть, навсегда останется мор, что наслала три лета назад на скот ведьма, разгневавшись на какую-то мелкую обиду. С тех пор местные жители почитали за счастье удовлетворить любую прихоть колдуньи, произнося ее имя благоговейным шепотом.
Марна почему-то никогда не называла барона по имени, как будто ей это было неприятно, лишь сдержанное «немедиец» вырывалось из ее уст, когда она обращалась к посланнику. Амальрик убил бы любого, кто посмел бы столь дерзко вести себя с ним, но из уст колдуньи это звучало как похвала или громкий титул.
– Но довольно, – бросила наконец ведьма, не обратив никакого внимания на солнечные блики, которые забегали по темной поверхности маски, высвечивая ее крупчатую фактуру, хотя любой, имеющий глаза, не выдержал бы яркости лучей осеннего светила. – Так расскажи нам, немедиец, насколько ты преуспел за то время, что не виделся с Марной.
Амальрик кивнул, скривившись на мгновение от обычного «нам» – можно подумать, что она здесь не одна и есть кто-то третий, кто слушает их речи. Ну что ж, право ему, есть чем удивить старую ведьму. И не спеша, сдержанно, стараясь не давать волю лишним эмоциям, он принялся пересказывать свой разговор с Нумедидесом и вечернюю беседу с Валерием.
– В общем, – заключил он с довольной усмешкой, – старший щенок тявкает и рвется в бой. Младшему же, похоже, ни до чего нет дела. Он не встанет у нас на пути. А кроме того, – добавил он уже напоследок, – большинство молодых дворян также за Нумедидеса. Они пойдут за ним. Остается лишь их направить в нужную сторону… Лицо Марны посуровело.
– Почему же ты не сумел убедить принца Валерия, немедиец? Зачем нам пес на аквилонском троне, когда молодой лев рыкает и хлещет хвостом… Ты своевольничаешь, немедиец, и это может погубить тебя!
С этими словами Марна повернула свою жуткую личину в сторону Амальрика, и тот почувствовал, что незрячий взор, просочился сквозь бурую свиную кожу и проник ему прямо в душу, высасывая жизненную энергию. Мелькнула мысль об оружии, но быстро погасла, не было сил даже поднять руку, да что там поднять, не было сил даже подумать об этом. Он понял, что ледяной холод пронзивший его члены, скоро дойдет до сердца, и Амальрик, барон Торский, навсегда останется в этом угрюмом лесу.
Он с трудом разлепил непослушные губы.
– Подожди, Марна, – прошептал он, и каждое слово давалось ему с таким трудом, будто он вкатывал в гору огромный камень. – Подожди, отпусти меня… я еще не все тебе рассказал…
Чернокнижница медленно отвернула жуткую личину, и Амальрик едва не задохнулся от волны живительного тепла, опалившего изнутри его измученное тело. Он пошевелил затекшими конечностями и возблагодарил Митру, что на этот раз все обошлось, пообещав себе, что лично поднесет факел к вязанкам хвороста, когда проклятая ведьма за все свои делишки попадет наконец на костер. Он проигрывал в уме сцены всевозможных пыток, которым подвергнет колдунью, когда свершится задуманное, но на губах его играла почтительная улыбка, а глаза были опущены долу.