Молодая женщина, тяжело вздохнув, выпрямилась. Ее карие глаза с янтарным отливом потемнели от гнева.
— Боюсь, что у него перелом обеих ног. Что еще повреждено, не знаю.
— Мне очень жаль, — сказала графиня. Не много бы нашлось людей ее круга, способных выразить искреннее сочувствие в такую минуту. Представители высшего света не были столь уж бесчувственными к чужим страданиям и бедам. Но они старались при любых обстоятельствах сохранять дистанцию и не переступать черту, разделяющую толпу и лондонский свет. Иначе трудно было бы жить в этом огромном, перенаселенном и задымленном городе.
Но Мириам Латтимор, вдовствующая графиня Монкриф, была не из тех знатных дам, интересующихся только модами и светскими сплетнями. Тогда она вряд ли потратила бы целое утро на поиски воспитательницы для своей незаконнорожденной внучки и не мучилась бы сейчас угрызениями совести.
Графиня окинула кучера решительным, исключающим всякие возражения взглядом.
— Джон и ты, Питер, — она кивнула в сторону лакея, стоявшего рядом с лошадьми, — возьмите мальчика и внесите его в карету. Пока он не поправится, наш долг предоставить кров ему и его бедной матери. Это самое малое, что мы можем для них сделать.
— Но, мадам…
Вмешательство Кэтрин произвело тот же эффект, что и недавняя попытка кучера, набравшегося храбрости возразить своей госпоже.
— Я настаиваю на этом, — произнесла Мириам тоном, достойным графини Монкриф — матери двух взрослых сыновей и незамужней дочери, патронессы бесчисленного множества благотворительных обществ, имевшей огромное влияние и связи в свете.
Мириам рассудила, что глупо тратить время и деньги только на благотворительность неизвестным людям и не помочь ближнему своему — несчастному маленькому христианину.
— Но, мадам…
Графиня, казалось, и не слышала этих слов.
— Мы займемся лечением вашего сына и проследим, чтобы о нем хорошо заботились. Мне трудно выразить словами свое огорчение. Это ужасно, что я невольно оказалась виновной в этом несчастном случае и из-за меня пострадал ребенок! Нет, я просто обязана ему помочь. Не лишайте меня, пожалуйста, этой возможности.
— Но он вовсе не мой сын! — сумела наконец вставить Кэтрин.
— Не ваш сын?
— Он, видимо, один из тех попрошаек, которые не дают прохода на улицах, моя госпожа, — предположил Джон.
Голубые глаза графини в ответ блеснули таким холодом, что бедняга потупил взгляд и неловко затоптался на месте.
— Неужели жизнь этого бедного ребенка имеет меньшую ценность, чем жизнь его богатых сверстников? — обратилась к нему Кэтрин, с трудом сдерживая гнев. — Между прочим, таких бедняг на земле большинство!