– Гнать всех немцев.
– Пустое городишь, немецкие мастера, коммерсанты нам на благо. А вельможи ни к чему… На кой ляд они!
Срывается и словцо не для детских ушей. В углу под парсуной в полумраке видятся князю седые головы, расшитые кафтаны. Часто свои рассуждения начинает фразой:
– Говорил я боярам…
Случается, нежданный гость внимает, присоединившись к сему собранию.
– С мужика три шкуры дерём, оголодал мужик. Притча есть про дурака – имел он курицу, несла она золотые яйца. Да он на корм ей скупился, зарезал её. Думал, кладезь золота у ней в животе. Это наша экономия. Блеснуло что, ухватить, да в карман. А откуда растёт богатство?
Смотреть вдаль неспособны. Затевает помещик мануфактуры в городе, ему бы нанять вольных – нет, выгадывает, крестьян своих запрягает. Втуне лежит царский указ, запрещающий это. Купцы покупают крепостных для своих заводов – тоже против указа.
– Европа отчего богаче нас? Ушёл мужик в город, и там он свободный. То промыслам подпора, и всему народу выгода. У нас же господин вцепился в крепостного. Боится – убежит, пустые-то земли рядом, в степях скроется или в Сибири этой. Землёй-то богаты мы….. Вёрсты немеренные, пустыня дикая, сослать есть куда…
В Европе – видел князь – многолюдно, тесно, да теснота на поверку благоприятна. Крестьян не продают как скотину, от рабства давно избавлены, и бежать им из родных мест нет резона.
– Нашему мужику подушную подать убавить, на три копейки даже, и то будет облегчение. Иначе бегство не остановить. И под Москвой, глядишь, была пашня, сейчас пустыня.
Изливши душу, Данилыч впадал в задумчивость День и другой могла она длиться, чада напрасно тормошили.
К осени грудная болезнь резко усилилась. Слабел, топор валился из рук. Однако упорствовал, начатую при доме баню желал докончить, обижался на детей, отнимавших инструмент. Но кровь из горла пошла шибко, после чего слёг, погрузился в некое отупение или дрёму. Очнувшись, не сразу узнал сына и дочь, припавших к нему. Губы тронула улыбка:
– Скоро освобожу вас…
Холод – союзник хворей – наступил рано, больной задыхался, с трудом держал кружку с молоком. Разговаривал с великим государем, часто повторял:
– Иду к тебе, фатер.
Удивительная жизнь, рассказанная здесь, оборвалась 12 ноября 1729 года.
Конкурент Меншикова – Остерман – торжествовал всего три месяца. Пётр II умер от оспы, очередная дворцовая встряска омрачила карьеру талантливого политика. На трон взошла Анна Курляндская, настала пора, получившая наименование бироновщины. Дети Меншикова вернулись из ссылки, императрица приняла их милостиво. Манила легенда о тайниках, набитых княжескими сокровищами.