– Даже у настоящих прокаженных, брат, ты встретишь большое разнообразие проявлений болезни. У некоторых вовсе не появляется шишек, или появляется всего одна. Цвет их различается от темно-розового, какой ты видишь здесь, до ярко-алого. Они могут появляться на теле в любом месте. Однако, хотя эта язва сейчас вполне подсохла, она совершенно лишена чувствительности. Он не почувствует, даже если ты станешь обмывать ее кипятком. Эта часть тела безвозвратно мертва.
Маттео обсуждал больного так свободно, будто его здесь не было или он не мог слышать. И прокаженный смотрел прямо перед собой, не выказывая интереса к их беседе – то же равнодушие, от которого накануне кожа у Конрада подернулась мурашками – ему почудилось, что он попал в мир мертвых. Закончив, он благословил прокаженного так же, как Сильвано, однако этот человек остался неподвижен. На прощанье Маттео потрепал пациента по лысой макушке, скривив губы в невеселой усмешке.
– Ты увидишь много подобных случаев, – сказал он, выходя. – Такую проказу я называю пограничной. Всего одна язва, правда, обычно не такая сухая. Чувствительность уменьшается, но способность чувствовать боль отчасти сохранилась. Язвы округлой формы, часто с выпуклой серединой и отчетливо прощупывающимися краями. – Маттео покачал головой. – Болезнь настолько сложная, что я отчаялся полностью разобраться в ней.
Конрад пошел к кухне за свежей водой, по дороге пытаясь уложить в памяти объяснения Маттео. Переварить предстояло многое. Ему встретилось несколько монахов и монахинь, которые тоже носили воду. Пятеро монахов и три монахини. Все приветствовали его короткими кивками занятых людей.
Эти крусижьери[71] были мрачным обществом в сравнении с веселыми черными монахами дома Витторио – быть может, потому, что они пребывали в мире, не столь отдаленном от смерти и последнего суда, или потому, что труд их давал мало поводов для улыбок. Конрад восхищался их молчаливостью и подвигом служения отверженным. Он чувствовал себя своим среди этих мужчин – и даже женщин, столь же смиренных и твердых в вере. Он готов был провести здесь всю жизнь.
Быть может, хоть он и не врач, Бог привел его сюда на смену лекарю, уже увидевшему конец своего пути. Последнюю мысль Конрад отринул, как полную гордыни. Не стоит слишком серьезно принимать похвалы Маттео. «Заносчивый уезжает на коне, а вернется пешком», – напомнил себе Конрад старую пословицу. Конрад слишком мало знал, чтобы заменить врача, и к тому же не чувствовал тех уз, которые связывали Маттео с его подопечными. Хуже того, в глубине души он все равно был уверен, что лишь Божья воля, а не усилия человека определяют, кого поразит болезнь и кто будет исцелен. Доктор из Салерно явно не разделял его веры.