Люди стали поговаривать, что этим Мэлони денег девать некуда.
Дом тоже слегка преобразился. Похоже, каждое поколение считало своим долгом оставить ему на память по пристроечке. Теперь в доме было десять спален, четыре ванных комнаты и три камина. Жили мы на отшибе, как владетельные герцоги в фамильном замке.
Все хозяйство вела мама. Тут она была непререкаемый авторитет. Беспорядок не допускался ни в каком виде.
Кровати были всегда убраны. В вазах – свежие цветы, еда приготовлена вовремя, полы натерты до блеска, на коврах и гардинах – ни пылинки.
Детские болезни, вызовы врачей, школьные занятия – все это были ее заботы. Она мариновала и солила, пекла и жарила – все в изрядных количествах, отправляла стулья в обивку, а зеркала в реставрацию. Все, все держалось на ней, на нашей маме.
Однажды отец взял ее с собой в Калифорнию, наверное, хотел устроить ей праздник. Они вернулись через два дня.
– Я не могла выносить это безделье ни секундой дольше, – сказала мама.
Так мы и жили большой семьей: прабабушка, две бабушки – одна старая, одна молодая; любимый дедушка, мама и папа, Хоп, Эван, Джош и Брэди.
Правда, Джош покидал нас на время службы во Вьетнаме, а Брэди приезжал только раз в месяц из колледжа.
Да что же это я – разве это все? А тринадцать тетей и дядей плюс их жены и мужья? А кроме того, три десятка моих кузенов и кузин. А другие бесчисленные родственники мамы и папы из тех, что называют “седьмая вода на киселе”. Но на Юге считаются еще и не с такой родней.
Многие приезжали, многие уезжали. И то, что походило раньше на феодальный замок, постепенно стало напоминать большой и уютный вокзал в центре Вселенной.
* * *
Вообще-то у Рони Салливана не было никаких шансов на сколько-нибудь приличное будущее. С самого начала он был одним против многих.
Рони жил со своим отцом на Пустоши в прицепе среди выброшенных на свалку машин, груд жестянок и прочей дряни. От городка их отделял глубокий овраг, почти до краев наполненный не сгоревшим до конца мусором. У Большого Роана была только одна нога, другую заменяло металлическое приспособление. Эван и Хоп уверяли меня, что в металлическую ногу вделано разное оружие – штык, ружье, стреляющее отравленным дротиком, острые как бритва клещи – и что Большой Салливан может отстегивать эту железную ногу и бросать ее, как копье. У меня никогда не хватало смелости спросить у мамы или папы, правда ли это.
Никакой другой родни у Рони не было – во всяком случае, никто о ней не слышал. Дедушка рассказывал, что Большой Роан появился в городе примерно за год или за два до начала корейской войны. Он был кузнецом, нашел какую-то работу и исправно выбрасывал жестянки из-под пива из окна комнаты, которую снимал в дешевом пансионате.