– Скорей бы приехать, – думала Русанова, – узнать, что с ним, увидеть, взглянуть в глаза, сказать: все, что случилось – ошибка, и нужен ей только он. А вдруг Федор умер? Нет, нет! Он жив! А если калека? – она прильнула к стеклу. – Пусть калека! Пусть!..
– Вы в Сочи? – услышала она сзади вкрадчивый голос. Он сразу вернул Елену Николаевну к действительности. Она обернулась и увидела Майсурадзе.
– Нет, в Сухум! – холодно ответила она и отодвинулась. Но он не заметил или не хотел заметить ее сдержанности.
– Отдыхать?
– Нет, по делу! – сказала она уже резче. Неужели он не понимал ее состояния!
– По делу? – удивленно переспросил он. – Вы раньше бывали на юге?
– Нет, в первый раз. – Она повернулась к нему спиной.
– Тогда надо выпить. При переходе экватора новичков купают в океане, у нас – в вине.
Она почувствовала на затылке его горячее дыхание. Его руки обняли ее. Она обернулась. Хотела ударить по багрово-красному потному лицу, но удержалась.
– Оставьте меня! Вы пьяны, как вам не стыдно!
– Вы меня не поняли, – пятясь к двери, пробормотал Майсурадзе, оглянулся по сторонам и юркнул в купе.
Брезгливое чувство охватило ее, сердце сжалось от обиды. Хотелось, как в детстве, забиться в темный угол и плакать.
– Едете на юг, а хандрите! – сказал кто-то. Теперь она решила: если пристанут – ударит. Обернулась.
Закуривая папиросу, в дверях стоял Сергей Яковлевич. Из-за его спины высовывался Константиниди.
Взволнованная и оскорбленная, она молчала.
– Запомните этот снег, завтра Вы его не увидите. Будет солнце, зелень, цветы и будет море, – сказал Константиниди и подошел к окну: – Вы никогда не видели моря?
– Нет, только на картинах, – ответила она, успокаиваясь.
– Ну, это не то! – вмешался Обловацкий. – Когда я впервые увидел море, мне хотелось кричать от восторга. Да и теперь, каждый раз встречаясь с ним, я волнуюсь.
– У меня нет этого чувства. Я помню море, должно быть, с того момента, когда мать впервые вынесла меня из дому. Оно вошло в меня раз и навсегда, как воздух и солнце, – медленно, точно обдумывая, говорил Константиниди. – Подождите, увидите сами и загоритесь, – пообещал он уверенно.
– А Вы сухумец? – поинтересовалась Елена Николаевна.
Константиниди кивнул головой.
– И историк и музыкант?
– …и мореплаватель и плотник, – проскандировал Обловацкий.
Константиниди застенчиво пожал плечами:
– Я музыкант по профессии, а историк по влечению сердца. И то – интересуюсь историей только своей маленькой республики.
Он производил приятное впечатление скромной манерой держаться.
– Раскажите о Сухуме, – попросила Елена Николаевна.