Сьюзен не имела права, пропив курс антидепрессантов, вдруг повернуться к нему лицом и, став мягкой и нежной, ждать от него, чтобы он вел себя так, как будто ничего не произошло. Ведь на самом-то деле произошло!
Во рту у него был вкус горелого тоста. Том протянул руку к бутылке с пивом, чтобы смыть его, и увидел, что она пуста. Он встал, скрипнув ножкой стула по выложенному керамической плиткой полу.
– Послушай, Сьюзи. У меня голова трещит. Я даже думать о поездке не могу. – Том бросил бутылку в мусорное ведро. – Я должен просмотреть документы сейчас, иначе всю ночь спать не буду. – Он по-братски поцеловал ее в щеку, почувствовав мягкий утонченный запах духов, которыми она всегда раньше душилась, с тех пор как он сказал ей, что они его возбуждают.
Сьюзен давно ими не пользовалась. Странное чувство: глубокое, болезненное, какое-то первобытное – слишком сложное, чтобы его объяснить – пробудилось в нем. В душе его что-то смягчилось.
– Пойду поработаю.
Ее карие глаза ощупывали его лицо, как прожекторы.
– Я люблю тебя, Том.
Она произнесла эти слова за тридцать три года их брака, наверное, миллион раз. И он в ответ говорил те же. Не стоит волновать ее. Том не хочет выяснения отношений. И больше всего он не хотел причинить ей боль.
Проглотив ком в горле, он сказал:
– Я тоже люблю тебя.
Схватив папку с документами, Том удалился в свой кабинет. Сам не зная, сказал он правду или ложь, и не понимая даже, есть ли сейчас разница между ними.
– Aп! Aп!
Энни повернулась от розового куста, росшего на заднем дворе, и увидела, как Маделин поднимает вверх свои пухленькие руки.
– Ап, – повторила еще раз малышка.
– О, дорогая, ты выучила новое слово! – Энни по привычке нагнулась к ребенку.
– Вы пока не должны поднимать ее, – напомнила приглашенная сиделка, – еще три дня.
Энни вздохнула:
– Во всем процессе выздоровления это самый трудный момент.
– Вы можете сесть, и она залезет к вам на колени.
– Я знаю, но это не одно и то же.
– Ап, – настаивала Маделин. – Ма-ма-маап! Энни грустно улыбнулась дочери:
– Дорогая, извини меня, мамочке все еще больно. Сиделка, женщина с добрым лицом по имени миссис Форест, наклонилась и подняла Маделин.
– Пойдем в садик, дорогая, – сказала она ребенку. – Мамочка там присядет и возьмет тебя на ручки.
Энни повернулась к дому и увидела, как из-за угла появился Джейк. Сердце у нее оборвалось. Миссис Форест тоже увидела его:
– О, посмотри, Маделин! Твой папа!
– Инк-инк! Инк! – закричала Маделин, вертясь на руках няни. Миссис Форест поставила ее на землю, и ребенок, протягивая ручки, помчался к Джейку.