— Ладно, играй. — Маринке от этой слишком знакомой улыбки стало не по себе. Она потрепала сына по белесым кудряшкам и отошла к окну.
Больше она не предпринимала попыток увидеть Димку, подумывала даже уехать от греха подальше обратно в Москву, сославшись на плохую погоду. Ночами перед ней стояло блаженное, пьяное Димкино лицо, когда он говорил про принцессу… Бред!
Но однажды в мае Соловьев без всяких приглашений объявился сам. Он принес Маринке огромный букет лесных ландышей.
— Привет! Это тебе, сам в лесу нарвал. — Он неловко протянул цветы. Маринка молчала, разглядывая старого друга из-под опущенных ресниц. Он выглядел совсем иначе — гладко выбритый, в чистом свитере. Только неестественная бледность лица отливала синевой. — А я тебя на поляне искал, у реки… Думал, куда ты делась?
— Холодно еще на поляне, — отрезала Маринка. — Зачем ты пришел?
— Тебя увидеть. Мне Светка все рассказала… Ты прости, я в тот день ничего не соображал. И сейчас еще нездорово выгляжу, но я исправлюсь. Лето скоро…
— Зачем ты пьешь?
— А зачем люди пьют? Чтобы забыться… Вот выпьешь — и все сразу так хорошо, легко, спокойно. Никаких проблем.
— Не надо, Димка. Это самообман. И слабость.
— Нет. — Соловьев язвительно покачал головой. — Самообман — это все остальное. А человек по природе своей слаб…
— Ты хоть Светку не обижай. Любит она тебя.
— А я ее нет, и что? — безапелляционно заявил Димка. — Ты разве не помнишь, как все было? Ты все с самого начала знала и не остановила меня!
— Димка! Как ты… Впрочем, ладно. Что было — отболело. Расскажи лучше, ты вообще работаешь?
Димка самодовольно усмехнулся:
— Я свободный художник. Или тунеядец, как тебе больше нравится. Когда хочу — работаю, не хочу — не работаю. Слышь, а дай сына подержать!
— Лучше не надо. Он не идет на руки к мужчинам… Сейчас орать будет — не успокоим до вечера.
— Посмотрим!
Димка нагнулся и легко поднял из манежа Илюшку. Тот мгновенно радостно разулыбался и обнял Димку за шею, подергал за ухо.
— Чудеса! А к Голубеву не идет на руки, капризничает…
— Не видела ты настоящих чудес, Маринка! — вздохнул Соловьев. — А к Голубеву я бы тоже не пошел, орал бы как резаный, правда, Илья?
Ребенок рассмеялся и начал молотить Димку ручонками по щекам.
— Посильнее, посильнее, братец! — приговаривал Соловьев, не пытаясь даже увернуться. — Меня еще не так надо! А он говорит у тебя что-нибудь? Ленка-то лопочет целый день…
— Девочки всегда раньше развиваются, — вздохнула Маринка. — Илья у меня только «мама» говорит иногда, и все.
— Ничего, герой! Скоро будешь говорить как профессор, не остановишь! — успокоил Димка, обращаясь к ребенку. — А ну-ка, парень, скажи быстро: Ди-ма.