Ее тирада была прервана тем, что Максим со всей силы захлопнул за собой массивную входную дверь, которая сорвалась с проржавевших петель и рухнула на пол, подняв при этом тучу пыли. Он негромко прокомментировал это событие и поплотнее запахнул плащ, чтобы укрыться от холодного ветра, швырявшего в лицо ледяную крупу, смешанную с дождем. Потом направился к конюшне. Спустя несколько минут, когда на дворе раздался стук лошадиных копыт — черный всадник на вороном коне, — Фич и Спенс все еще сражались с дверью, пытаясь поднять ее.
В ту субботу Ганс Руберт специально задержался в своей небольшой портовой лавке, которую обычно закрывал вскоре после полудня. Ему нужно было сделать несколько записей в своих гроссбухах. Он сидел на высоком табурете перед конторкой и усердно водил гусиным пером по пергаменту, когда в спину ему ударил сильный порыв ветра и звук захлопнувшейся двери дал понять, что пришел клиент. В портовом районе никогда нельзя быть уверенным в добрых намерениях посетителей, поэтому он прекратил писать и повернулся.
У двери стоял высокий мужчина, который, несмотря на низко опущенный капюшон плаща, показался Гансу знакомым. Мужчина потопал, чтобы стряхнуть налипший на кожаные сапоги снег, и Ганс Руберт, сразу же обративший внимание на хорошие манеры и великолепно сшитую одежду посетителя, почувствовал себя непринужденно и сполз с табурета.
— Прошу прощения, — начал он. — Чем могу… — Ганс Руберт оборвал себя на полуслове, когда мужчина поднял голову и он узнал его. — Герр Сеймур! — Этот возглас разодрал внезапно пересохшее горло. От спокойного холодного взгляда зеленых глаз посетителя по спине пробежали мурашки.
— Мастер Руберт! — Голос звучал очень тихо и ровно, и если бы Ганс уже не трясся от страха, это могло бы послужить ему предупреждением о надвигающейся буре.
— Это… я… jaaa! — В смятенном сознании несчастного посредника началась лихорадочная работа. — Я не знал, что вы в Гамбурге!
Полностью игнорируя хозяина лавки, маркиз стянул кожаные перчатки и, небрежным движением скинув с плеч плащ, расстелил его на стоявшем рядом стуле. К тому моменту, когда Максим снизошел до того, чтобы посмотреть на Ганса, тот уже успел покрыться испариной.
— Я внес арендную плату за хороший городской особняк за полгода вперед. Тысячу дукатов, насколько я помню.
Посреднику казалось, что низкий голос маркиза разносится по лавке подобно набату.
— Я был чрезвычайно удивлен, когда по приезде обнаружил, что мои люди размещены в продуваемых всеми ветрами и кишащих всевозможными паразитами развалинах.