И Карась, - как Роман его по дороге сюда, в Самандар, хлопнул друга ладонью по лицу. Роман облизал вспухшие губы, сплюнул розовую слюну - и промолчал, Карась не может врать. Никогда не врал. И если он говорит такое, то, значит, так оно и есть, - если Карась возьмется выспрашивать, то выспросит все как надо.
Да-а. Дело темное, как сказал Карась тогда у бочага, где крестился Роман.
И впрямь, как же быть с шестой заповедью?
- Ладно,- вздохнул Роман. - Вернется странник святой, я его расспрошу.
Всю зиму, до самой весны, ходил он смурый. Он ждал Киракрса. И однажды весной, когда черный лес в пойме Угру затопило талой водой, спустившись с гор, подступил к Самандару с огромной свитой и с дарами Алп-Ильтувару албанский епископ Исраил, дабы обратить дикое племя хазарское в Христову светлую веру.
- «Бог есть любовь», - испуганно пятясь, бормочет странник. - Первое послание Иоанна, глава четвертая…
Нет злее дыма, чем дым горящего войлока. И, видно, от этого едкого дыма плачет Роман.
- Как же, отче, заповедь шестая? - шепчет сквозь слезы Роман. - Она говорит: «не убивай»…
Неподалеку, в степи, горят шатры хазарские. Мычат коровы, блеют овцы. Кричат женщины, дети.
На огромном стволе срубленного под корень священного дуба пьяный гот Иоанн, Романов брат во Христе, рубит тяжелой секирой косматые головы хазарских бахшей. Пьян-то пьян, а рубит сноровисто, умеючи: нацелится - чмок! - и отлетает, оскалившись, голова по ту сторону бревна, а тело со скрученными за спиной руками сползает, дергаясь, - по эту.
Утвердившись на широком пне, епископ Исраил осеняет святым крестным знамением расправу над упорствующими язычниками.
Видный муж - ростом огромный, в сверкающей тиаре, в просторной златотканой ризе, с твердым, будто каменным, лицом, большими черными, горящими глазами, огромной черной бородой. Грудь у него такая крутая, что подпирает подбородок. Руки - не руки, а ручищи; такой бы сам срубил триста голов и не запыхался.
Вокруг - хазарские воины, готы, славяне. Стоят, смотрят, молчат…
Жителей столицы - хазар, алан и прочих, не трудно было уломать: загнали их в наполненный мутной водой, широкий, в сто локтей, ров, опоясывающий город, и окрестили. Кто успел убежать, тот и остался язычником.
И поползли по окрестным степям и предгорьям страшные слухи.
Бахши - шаманы, знахари и колдуны - всполошились: власть уходит из рук и надежда (завтра им голодать) - и обратились к беку и народу с угрозами, уговорами, пророчили гибель стране, хворь и засуху. Хан-Тэнгре, синее небо, рухнет на изменивших древней вере. Хазарская степь не принимала Христову светлую веру. И пришлось вразумлять строптивых огнем и мечом.