Женщина перестала голосить и начала медленно подниматься с табурета, угрожающе надвигаясь на старэгха. В глазах ее плескалась мутная безумная волна – Армахогу не раз приходилось видеть подобную во взглядах тех, чей разум готов был помутиться от сильного горя. Впрочем, как ему казалось, здесь еще не все потеряно.
– Я тебя накормлю! – прошептала, подходя вплотную, голосившая. – Я тебя накормлю и напою, тыловая ты крыса! Хорек! Пес падальный! Шакал! Пока ты здесь сидишь, сын мой будет там...
Она сломалась и рухнула на столик, содрогаясь в беззвучных рыданиях. Армахог взглядом отстранил ринувшихся помогать кухарок и обнял плачущую за плечи:
– Все будет хорошо, успокойся. Все с ним будет в полном порядке. Вернется, куда денется. Пойдем-ка в зал, выпьем чайку горяченького – нас сейчас твои девушки угостят мятным чайком – выплачешься, успокоишься. Пойдем.
Женщина не сопротивлялась, хотя рыдала не переставая. Кухарки, повинуясь безмолвному приказу Армахога, захлопотали над чайником.
Он вывел ее в зал, прислонил к стене; перевернул, опуская на пол, одну из скамей. Потом усадил на нее женщину и сел рядом, обнимая за плечи:
– Все будет в порядке.
Девицы принесли чай, корзиночку с печеньем и ушли на кухню, переглядываясь и перешептываясь. Одна, самая догадливая, заперла изнутри входную дверь и закрыла ставни, чтобы посторонние больше не заходили.
Некоторое время сидели в полной тишине. Женщина перестала плакать и лишь смотрела перед собой, не притрагиваясь ни к чаю, ни к печенью. Армахог – тоже.
– Ну, чего тебе надо? – спросила она наконец отрешенным голосом.
– Пей, – велел он. – Или – если чувствуешь, что нужно, – поплачь еще. Помогает. Я себе такой роскоши, к сожалению, позволить не могу.
Женщина с удивлением подняла на него глаза.
– Пей, пей, – сказал старэгх. – Я сегодня угощаю.
Она недоверчиво прикоснулась к чашке, вдохнула мятный аромат и отпила глоточек. Армахог удовлетворенно кивнул, подождал.
– Успокоилась? Теперь рассказывай.
Димицца рассказала. Рассказала, как неожиданно для всех и для самой себя стала женой Вольного Клинка. Как жила в постоянном напряжении – до тех самых пор, пока... Ушел на работу – «на заказ», как любил он говаривать, – и не вернулся. Даже тела не привезли. А у нее – сын. Куда вдове – одной, с ребенком на руках?
Но не зря Братство зовется Братством: ее пристроили сюда – сначала поварихой; потом, когда прежняя хозяйка (такая же, кстати, вдова Вольного Клинка, как и она) умерла, Димицца заняла ее место. А сын.. сын был единственный – все, что осталось от того. Рос без отца, неправильно рос, хотя воспитывала она его как могла. А как могла? Все время отнимали заботы о «Благословении». Мальчик жил, слушал скупые рассказы о своем отце, постоянно видел перед собой, как пример для подражания, клиентов-Клинков. И жизнь представлялась ему совсем не такой, какой она есть на самом деле. Димицца пыталась объяснять, много раз заводила серьезный разговор, но он, выслушав ее, внимательно кивая, все же уходил – она чувствовала – не убежденный в правоте слов матери. Так и рос – ни то ни се, ни добропорядочный горожанин, ни Вольный Клинок. Вам не понять, господин, вам не понять... Чего не понять? Да того, что такая смесь двух совершенно разных типов людей – очень опасная смесь. Для человека, который и есть подобной смесью. Потому что Вольный Клинок, который верит только в идеалы Братства, – или смертник, или второй Исуур. Ее сын – не Исуур.