«Да что же за день такой выдался, — думал Макс, — куда ни ткнись, куда ни подайся, — кругом мосты сплошные… К чему бы?»
И в самом деле: от обреченного особнячка он пошел, не очень представляя, куда идет, просто чтобы уйти подальше — шагал себе и шагал, не слишком быстро, но и не мешкая. Ровным, не привлекающим внимания шагом. Потому что скоро люди в погонах и люди в штатском будут рыть здесь землю носом, выискивая хоть следочек, хоть какую-то нить, за которую можно уцепиться…
Макс шагал и как-то неожиданно для себя оказался на берегу Луги. По его расчетам, река была совсем в другой стороне — но Ямбург лежал в крутой подковообразной излучине.
Местечко оказалось весьма живописным: унылые блочные пятиэтажки остались за спиной, домишки частного сектора лепились к берегу в стороне, выше по течению. А здесь — безлюдье: высокий обрывистый берег, бурлящая вода далеко внизу, и ты один…
И мост, вернее, два: один действующий, железнодорожный; от второго — старинного, царской еще постройки — осталась лишь опора, высящаяся на крохотном островке посереди реки. Мощная опора, основательная, никакого сравнения с железобетонной конструкцией, по которой полз Макс к жизни и воздуху. Громада, сложенная из здоровенных гранитных блоков, вызывала фортификационные аналогии: этакий форт Баярд в миниатюре…
Река здесь была мелкая, бурливая. Макс присел на траву, смотрел на пенистую, шумно обтекающую камни воду… И вспоминал другую реку и другой высокий берег… И другой день.
…В тот день пал Бихач.
По крайней мере, именно так газетчики, освещавшие балканскую войну, назвали случившееся. На самом деле обгоревшие руины небольшого и некогда красивого городка в реку Уну не падали, стояли как стояли. Просто перестал существовать защищавший Бихач элитный пятый корпус боснийской армии, вышколенный и натасканный натовскими миротворцами. Радоваться победе было почти некому. У победителей — у объединенных отрядов сербов, мусульман и российских добровольцев — потери были немногим меньше.
А еще в тот день погиб Прапорщик. Погиб, когда все уже заканчивалось, когда выковыривали из развалин последние огневые точки. Пуля ударила в висок. Умер Прапорщик мгновенно.
Макс похоронил его своими руками, за городом, на высоком берегу Уны. Грусти не было, тоски не было. Не было вообще ничего — какая-то бессмысленная пустота внутри.