Почти полная темнота ничем не мешала Бабоньке. Время от времени она подходила к прячущимся во мраке полкам, уверено доставала новые ингредиенты — из мешочков, баночек, коробочек… Что-то сразу отправляла в котелок, что-то предварительно долго измельчала в бронзовой ступке бронзовым же пестиком.
Во время одной из таких манипуляций из темноты донесся слабый стон. Подошла, не выпуская пестика, пощупала лоб щенку, лежащему на огромном сундуке, прислушалась к неровному, прерывистому дыханию. Ничего, не отходит пока… Сучье семя, оно живучее…
Долгие труды подошли к концу. Бабонька в последний раз помешала зелье, убрала котелок с треножника. Теперь самое главное… Подошла к стене, сняла икону — лик в темноте не разглядеть. Впрочем, и на свету мало что можно было бы рассмотреть на закопченной почерневшей доске.
Икона беззвучно — на манер шахматной доски — разделилась на две шарнирно соединенные половинки. Бабонька достала из тайника невеликого размера скляночку, откупорила — держа в вытянутых руках, подальше от себя. Затем окунула в склянку вязальную спицу, и тут же макнула ее в котелок с варевом. Достаточно… Стиснув щеки мальчика узловатыми сильными пальцами, вливала в рот ложку за ложкой, — он дергал головой, отплевывался, но что-то внутрь все-таки попадало. Оставшееся зелье слила в большую прямоугольную бутыль из толстого стекла — пусть уж дальше училка сама сына выхаживает…
Если бы Бабонька знала, или хотя бы на миг заподозрила, что пятнадцать лет спустя у спасенного Кольки, сына учительницы Настасьи Ростовцевой, закрутится любовь с ее внучкой Лизой Ольховской, то…
То она бы разбила ему голову тем самым бронзовым пестиком.
Не раздумывая.
Эпизод — II
Сертолово, Ленинградская область, 1987 год
На шухере оставили Гуся. Здоровенный, толстый (редкое качество для детдомовца), а самое главное — трусоватый, внутри он был только помехой.
Макс подковырнул ножом шпингалет форточки, толкнул. Открылась внутрь с легким скрипом. Постояли, прислушиваясь. Тишина. Только поодаль, участка через три, побрехивала собака — лениво, не чуя их. Изнутри — ни звука. Все правильно, раз ни свет, ни синюшный экран телевизора в окнах не виднелись, — никого нет. И до выходных не будет.
Подтянувшись, Макс рыбкой нырнул в форточку. Невысокий для своих пятнадцати, худой, жилистый — эту часть операции он всегда брал на себя.
…В темноте с дверными замками мудрить не стал — распахнул обе створки окна, Дрон и Шмыга залезли внутрь. У Дрона имелся с собой фонарик, стекло заклеено изолентой — узкий лучик метался по комнате бессистемными прыжками.