— Ешь, Злодюжка, — ласково приговаривал Айвазов, вываливая в железную миску порцию собачьих консервов, — кушай, дружок.
Рубен Айвазов был единственным, кому здоровенная кавказская овчарка по кличке Злодей позволяла обращаться с собой подобным образом. Даже его жену, Милену, он не признавал за хозяйку, и, когда Рубен задерживался на работе, пес сидел некормленый, потому что Милена не рисковала приближаться к миске, возле которой угрожающе топталось это похожее на пещерного медведя чудовище. Правда, дочь Милены, Оксану, Злодей любил, но в том ничего удивительного нет: на белом свете, надо полагать, не появилось существо, человек или зверь, способное причинить вред такому ангелу, как Оксана…
Покормив собаку, Айвазов быстро взбежал на крыльцо — не потому, что испугался чего-нибудь, просто октябрьский ветер слишком пронзительно забирался под куртку. Милена встретила его в холле, поспешно захлопнула за Рубеном железную дверь и закрыла ее на все замки, изготовленные по эксклюзивному заказу. Расстегнула на нем куртку и пропустила под нее руки, обхватив мужа вокруг талии. Рубен Айвазов, который в последнее время все чаще вспоминал, что ему уже сорок, и что его курчавая, как у негра, шевелюра покрывается инеем кавказской почтенной седины, и что надо следить за собой, чтобы не растолстеть, как свинья, рядом с Миленой забывал обо всех этих неприятных обстоятельствах. Рядом с Миленой он становился двадцатисемилетним, как она, гибким, как она. Они располагали единым совокупным телом, которое тянулось к всяческим наслаждениям.
— Хочешь? — почти без голоса, одними влажными губами, спросила Милена и сама же ответила: — Хочешь.
Тело подсказывало Рубену, что он, конечно, хочет того же, чего и Милена. Но, помимо тела, он располагал еще и рассудком. Поэтому, слегка высвободившись, он спросил — негромко, но без интимного шепота:
— Оксанку уложила?
Милена мотнула головой. Вдоль лица упала соломенно-русая прядь, прикасаясь к губам:
— Ты о чем? Когда она нам мешала?
— Ну нет, при чем тут «мешала»? Дело-то не в этом. Время позднее, погода плохая, дети должны спать. Так что давай-ка, устрой ее, пожалуйста. А после мы займемся, — Рубен улыбнулся, обрисовав глубокие, точно выжженные, восточные морщины в углах рта, — всем, чем надо.
Милена не обиделась, не стала возражать: она была хорошей, правильной женой для такого мужа, как Рубен Айвазов. Она послушно поднялась на второй этаж, где помещалась детская. Оттуда не доносилось ни звука, точно в доме не было ребенка. Однако ребенок в доме был. Обворожительной красоты девочка: золотые локоны, сметанно-белая кожа, нежный румянец щек, небесной голубизны бездонные глаза с длиннейшими загнутыми черными ресницами. Выпитая кукла! Сходство с куклой подкреплялось тем, что Оксана целые дни способна была проводить неподвижно, точно забытая в углу игрушка. Она никогда не давала понять, что необходимо поменять памперсы, которые ей, несмотря на шестилетний возраст, поддевали под колготки; она никогда не просила есть, и если бы ее решили совсем не кормить, так и умерла бы от голода — безропотно, безмолвно, как жила.