На этот раз никакого чужака. Он выглянул из-за угла и увидел Ластела, самого себя, с мечом на изготовку.
— Назад пути нет, — произнесло его измененное эго. — Только один из нас покинет этот тоннель.
Культяпка медленно поднял меч. — Подожди… Если ты убьешь меня, ты умрешь навсегда. Если я убью тебя, будет то же самое. Это западня колдуна.
— Нет, Мизраит мертв.
— Его сын удерживает под контролем наши чары.
Ластел двинулся вперед крабообразной, дуэлянтской походкой.
— Тогда как я оказался здесь?
Культяпка напряг свои ограниченные познания логики колдовства. Инстинкт заставил его выйти вперед, принять стойку; кинжал в левой руке, готовый парировать удар сбоку или блокировать его сверху, такой же твердый благодаря кррф, как и его собственный. Кррф пропел приговор и поднял его боевой дух.
Это было все равно что сражаться с собственным изображением в зеркале. Каждая атака влекла за собой немедленную защиту, ремиз, защита, ремиз, защита, вновь ремиз, круговая защита. В течение нескольких минут они вихрем кружились в осторожном танце, два огромных, жеманничающих близнеца; звон мечей эхом разносился по тоннелю.
Культяпка знал, что он должен сделать что-то необычное, непредсказуемое; он сделал выпад с переносом оружия, усиливая натиск справа.
Ластел знал, что он должен сделать что-то необычное, непредсказуемое; он сделал выпад с двойным переводом в темп, усилив натиск справа.
Клинки их разминулись.
Смертельный удар.
Культяпка увидел красный от крови клинок, торчащий из богатого парчового платья на спине у Ластела; он пытался закричать и харкнул кровью на плечо своего убийцы. Меч Ластела прошел сквозь его грудную клетку, сердце и легкое.
Они сжали друг друга в объятиях. Культяпка смотрел, как вытекала кровь из спины другого, и слышал, как капала его собственная кровь по мере того, как нарастала боль. Кинжал все еще оставался в его левом руке, он продолжал наносить им удары, но тщетно. Боль усиливалась. Второй мужчина делал то же самое. После третьего удара он увидел, как клинок поднялся и медленно упал, плавно выскользнув из его тела. С каждой секундой боль, казалось, усиливалась вдвое; с каждой секундой течение времени замедляло свой темп вдвое. Даже течение крови замедлилось, словно тягучее масло, которое медленно течет в грязной воде, когда ее выльют. А теперь кровь совсем остановилась, толстый алый рубец засох между его кинжалом и спиной Ластела — его собственной спиной — и, поскольку боль распространилась по всему телу и усилилась, сжигая его до мозга костей, он понял, что будет смотреть на это вечно. На мгновение перед ним промелькнули образы двух колдунов, они ухмылялись.