– Я бы с тобой вместе лучше занялся чем-нибудь другим, – усмехнулся Папазян, – но уж никак не выбиванием показаний из киллера. Кстати, что ты там говорила насчет сауны?
– Я говорила, что сперва нужно закончить дело, – твердо напомнила я. – А потом все остальное. И чем быстрее мы добьемся показаний от Полесникова, тем быстрее произойдет все остальное.
Папазян пару секунд помолчал, потом резко поднялся и произнес:
– Поехали!
Городская клиническая больница номер восемь, в которой лежал Геннадий под надежной охраной милиционеров, находилась в одном из центральных районов Тарасова, возле Волги. Папазян, сидевший рядом со мной в машине, был сосредоточен. Он не шутил, не балагурил и не препирался со мной, а с самым серьезным видом что-то обдумывал.
«Наверное, как мы с ним в баню пойдем», – мысленно хмыкнула я, но вслух ничего говорить не стала – все-таки мероприятие предстояло серьезное. Это я про киллера, а не про баню, разумеется.
Полесников лежал в отдельной крохотной палате, нога его была забинтована. Лицо бледное, осунувшееся и какое-то безразлично-усталое. В вене правой руки торчала игла от капельницы. Вместе с нами в палату вошла и медсестра, посмотрела на капельницу и сменила флакон.
– Постарайтесь не очень долго, – бросила она нам. – Все-таки человек после операции.
По лицу Папазяна скользнула усмешка, но он очень любезно пообещал сестре не травмировать психику больного. Мы сели на стулья возле койки, и Папазян обратился к Геннадию:
– Ну что, Полесников? Не надумал нам рассказать, кто тебя нанял для убийства Карпинского и как все произошло?
Геннадий молчал. Папазян повздыхал, потом склонился над киллером и сказал:
– Пойми, Гена, отпираться-то бессмысленно. В лесу на поляне, где повесили Карпинского, следы от твоей машины. Взяли тебя со стволом, да еще в перестрелке, при попытке убийства сотрудников правоохранительных органов. Я уж не говорю про Гольдберга с его бабой и про нее, – он кивнул в мою сторону.
Геннадий зашевелился. Видимо, это причинило ему сильную боль, потому что он не сдержался и застонал.
– Ты вот здесь лежишь, стонешь, – подхватил Папазян, – ногу тебе прострелили... А хозяин твой сидит себе в теплом местечке и радуется. Ты что, Гена, думаешь, он пошевелится, чтобы что-нибудь для тебя сделать? Думаешь, адвоката лучшего для тебя наймет, да? Чтобы наказание тебе смягчить или вообще отмазать... Так вот, не будет этого, Гена! И ты сам это прекрасно понимаешь. Ему вовсе не нужно светиться и афишировать дела с тобой! Так что он будет от всего открещиваться. И без твоей помощи нам его не посадить, Гена. Неужели тебе самому охота сидеть в то время, как он будет на свободе при деньгах и положении?