— Но если вы видите, в чем здесь ошибка… — начал Карлсен. Мэдах с неожиданным норовом тряхнул головой.
— Даже я не вижу возможности низложить культ Саграйи. Что ни сутки, то в полдень меня, как и всех, разбирает вожделение. Каждый день я гляжу на свою красотку-библиотекаршу и жадно ею насыщаюсь. И в Солярий когда иду и смотрю на женщин, то в голове одна мысль: чтобы час Саграйи длился месяц, чтоб я успел овладеть ими всеми — подряд, одну за другой. Пусть это меня погубит, но пыл такой неодолимый, что умереть я бы хотел за любовным актом. В этом городе есть отдельные мужчины, побывавшие действительно со всеми женщинами, и женщины, перебывавшие со всеми мужчинами. Сограждане их очень высоко чтят за такое рвение в служении Саграйе. Здесь это считается буквально святостью.
Он смолк, и Карлсен вдруг осознал глубину его страданья. Вот почему, оказывается, Мэдаху по нраву выдавать себя за монаха и рядиться в коричневую сутану: это единственный способ выразить протест. Он считает себя аддиктом, безнадежно порабощенным наркотиком похоти.
Эти слова открыли и кое-что еще. Теперь ясно, чем занимался монах, сидя в храме у статуи Саграйи: возносил молитву. Эмоциональный ее осадок все еще гнездился в его мозгу, точно как неловкость от скрюченной позы сказывалась в коленях и голенях.
— Теперь-то ясно, почему мне нравится в человеческом теле? — воскликнул Мэдах.
Карлсен кивнул. Обуревающие сейчас чувства и откровения были так сильны, что трудно было говорить.
— Вы по-прежнему не возражаете против того, чтобы иной раз обмениваться телами?
Карлсен кашлянул.
— Конечно же.
Мэдах медленно кивнул. Карлсен понимал, почему он молчит: размениваться на «спасибо» было бы просто ханжеством.
— Ну что, готов? — словно из иного мира раздался вдруг голос Крайски.
— Да.
— Я вас оставляю, — спохватился Мэдах.
— Мы еще встретимся, — сказал Карлсен.
— Хорошо, — монах повернулся уходить.
— Еще один только вопрос! — окликнул вдогонку Карлсен.
— Слушаю?
— У вас в книге говорится что-нибудь о подлинной цели эволюции?
— Да. Я утверждаю: «Сознание должно контролироваться знанием ума, а не реакциями чувств».
Карлсен выжидательно молчал, но Мэдах, видимо, все, что нужно, уже сказал. Повернувшись, молча пошел, Карлсен взглядом проводил его спину, постепенно поглотившуюся теменью коридора.
— Ты понял, о чем он? — после выжидательной паузы поинтересовался Крайски.
— Безусловно. А ты?
Крайски, поколебавшись, пожал плечами.
— Похоже, понял. Только я вижу, вы оба с ним… ошибаетесь. (Наверняка хотел сказать: «Вижу, что вы оба сумасшедшие»).