– Что я, до ночи стоять здесь должен?
– Перебьешься! Хоть до утра…
– Я после ночной…
– Заткнись, говорят тебе. Где стоишь, там и спи. Понял?
– Не понял. Мне спать на нарах полагается.
– Только не со мной рядом, – бросил кто-то.
– И не со мной тоже, пожалуйста, – важно проговорил бухгалтер.
По камере понеслись ядовитые шутки.
– Да что вы, ребята! Не насиловал я никого. Больше двух месяцев с ней гулял. В воскресенье она сама пришла ко мне.
– Хороша дешевка. Сама пришла и сама же заявила! Ты для нее меньше поллитровки стоил. Ее теперь другие барбарисками угощать будут.
– Да бросьте вы…
– Что мы должны бросить? А если бы с моей сестренкой так? – Карманник схватил кудлатого за нос и унизительно дернул его.
– Убери руки, скотина! – не выдержал кудлатый, его кулаки задергались от обиды.
Шахову надоели эти бодрящиеся карманники. Не обращаясь ни к кому, он тихо сказал:
– Ну вы, под воров ряженные, кончай базарить!
В камере стихло. Он был рад этому: говорить ни с кем не хотелось, а делиться переживаниями было незачем. Сработало старое воровское правило: чужая душа – всегда потемки, в них доломать себя проще простого.
Он почувствовал себя таким же одиноким, каким был и кудлатый, сидевший на корточках у стены.
Подошел к нему:
– Что, парень, плохи дела?
– Обидно. Жениться на ней собрался. И не было ничего такого. Ну выпили слегка. То да се. Она все нет да нет. Блузка порвалась. – Парень был рад, что его захотели выслушать. – Сгоряча сказал, что другую найду, что свадьбы не будет. Она крик подняла. Соседи собрались. Ну и закрутилось…
– Бывает. В такие истории мужики попадают…
– Следователь придирчивый попался. Сказал, санкцию на арест брать будет.
– Пугает…
– Я тоже так думаю. Знает же, что я по-серьезному к ней отношусь. Дурак он, если посадит. – В нем жили надежда, сомнение, отчаяние.
– Ну и радуйся, что дурак. С умным следователем всегда труднее. Это из-за них большие сроки схлопатываем.
– Мне умных бояться нечего. Я не вор и не грабитель. Это они должны бояться умных.
– Ладно, парень. Это решать не нам с тобой. А пока держись около меня.
Присев на нары, Шахов покосился на эмалированную миску с остывшим в ней супом-лапшой и задумался. Жизнь казалась ему неуютной. Еще утром он был сам себе хозяин. А всего с час назад единственным желанием было побыстрее прийти в камеру, оглядеться, схватить обстановку и сразу же на боковую – как можно быстрее забыться и заснуть. Теперь же, когда напряжение дня спало, он остро ощутил, как безысходная тоска, обдав его жаром, полностью завладела им. Подперев голову ладонями, прислушиваясь к шуму ветра, который хлестко стучал по окну камеры, он пытался понять причину этого тревожного чувства. Лицо его жалостливо скривилось: мысли его прояснились, все встало на место. Ему было горько и тоскливо оттого, что Солдатов во время допроса сравнил его с зайцем. И еще, что по жизни идет, нога за ногу заплетаясь. Эти слова запали в его душу. «Не видел бы век я этого подтянутого начальника уголовного розыска, – нервно усмехнулся Шахов, – тоже мне охотник с капитанскими погонами. – Он устыдился его сравнения потому, что всегда был уверен и знал, что на ногах стоит твердо. – Обычный прием оперативников, – решил он, – отвлечь, сбить напряжение во время допроса, не дать сориентироваться в ответах. Теперь их учат психологии. Нашел зайца! Ничего, я тебя, охотник, погоняю». – Он злобно ухмыльнулся.