Возле буфета кто-то схватил меня за плечо. Я узнал Барабанчикова, маляра из нашей экспедиции.
– Здорово, – сказал он. – Ну, ты, я гляжу, хитрован.
– Выпил, Барабанчиков? – спросил я его.
– Ну, ты и хитрован! – восторженно и угрожающе пропел он, не отпуская меня.
– Что ты, Барабанчиков, в самом деле, – сказал я, освобождаясь от его руки.
– Ты меня, парень, не бойся, – прошептал он.
– А я и не боюсь.
– А это ты зря! – повысил он голос и сверкнул своей фиксой.
Замоскворецкие его фокусы и кураж сразу надоели мне, но я говорил мирно, не хотел портить отношений, потому что и так в экспедиции меня все еще считали чужаком.
– А я сейчас на танчиках был, – сказал Барабанчиков.
– Бацал с одной эстоночкой. Ну, а потом, значитца, по садику с ней прошлись. Колечко мне подарила. Глянь!
На ладони его лежало жалкое колечко с красным камешком.
– Сила! – сказал я.
– Хитрован ты! – воскликнул он, седлая велосипед. – Костюмчик-то импорт? По блату достал небось, да? Вырядился, ишь ты! Знаю я тебя.
Он поехал, сутулый и какой-то дикий, всклокоченный, как медведь на велосипеде. Описал круг и остановился возле меня, упираясь правой ногой в асфальт.
– Садись на багажник, ну! – с какой-то совершенно непонятной угрозой крикнул он. – Садись, Валька, на базу свезу.
– Иди ты к чертям! – рассердился я.
– Ну, ладно! – захохотал он. – Пес с тобой! Чю читаешь-то?
– «Знамя». – Я показал журнал.
– Молодец! Поможет жить, – одобрил он и поехал по улице, распевая что-то, вихляясь и дергаясь.
Я вошел в буфет. Эстонские и русские рабочие, заполнявшие его, даже не взглянули на меня. Навалившись на высокие столы, они пили пиво и громко говорили что-то друг другу, эстонские и русские слова, и матерились, естественно по-русски. Я взял пива и отошел к ближайшему столику. Кто-то убрал локоть, и я поставил свою кружку на грязный мрамор, прямо о который люди гасили сигареты. На меня смотрел серый глаз, качающийся над кружкой рыжего пива. Парень в морской фуражке внимательно разглядывал меня. Перед ним на газетке лежала горка копчушек.
Он пил пиво, прищурив один глаз, а вторым так и буравил меня.
Такой это был тертый-перетертый паренек, каких можно увидеть в любом месте страны. Заметив, что я не отворачиваюсь, он подвинул ко мне свои копчушки.
– Угощайтесь.
– Благодарю, – я схватил копчушку, оторвал ей голову и мгновенно сжевал.
Парень поставил кружку и спросил в упор:
– Сам-то откуда?
– Москва.
– А я из Пярну, механик по дизелям, – он протянул через стол руку. – Сережка Югов. Ты, друг, пойми меня правильно. Я так считаю, что рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.