Много шума из никогда (Миронов) - страница 5

— А… колокол? — вдруг спросил Мстислав и, странно прищурившись, медленно поднес к губам граненый стакан с «Бифитером».

— Что — колокол?

— Колокол тоже существует в природе?

Я только рассмеялся и полез вилкой в кастрюлю. И вдруг понял, что смеюсь в одиночестве. Эти двое сидели напротив и были совершенно серьезны. Наконец, Алексис встал и, уронив стул, отошел к окну. Там он постоял некоторое время, массируя пальцами переносицу, и внезапно обернулся:

— Я уже думал об этом. Серебряный колокол надо найти.

Так были произнесены эти страшные слова. Как видите, изначально виноват не я, а Старцев. Лично мне не пришла бы в голову такая пьяная ерунда.

— Гей, славяне! — Мстислав откинулся на спинку стула, и в глазах его заискрились шампанские блестки. — А ведь это будет недурной бизнес… Два-три пуда серебра — это, конечно, не миллион долларов, но…

— Нет, это не миллион долларов! — горячо подхватил Старцев, прыгая обратно к столу. — Это наш последний шанс! Вернуть старую Русь, раз и навсегда очистить ее от сельсоветов и «кипиративов»! Это вызов, и я принимаю его! Evadere ad auras… hie labour est![2] Я сегодня же еду в Кандалакшу. Какое счастье, что я слегка нетрезв! Только по пьянке русский интеллигент способен на действие… Alea jacta![3]

— Ага, я бы тоже смотался в Кандалакшу, — сказал Мстислав, отставляя опустевший стакан. — Жаль только, что за билет принято платить деньги, а их не было с прошлой стипендии.

— У нас есть десять долларов, — радостно сказал Алексис, ощупывая внутренний карман. — Этого недостаточно, и поэтому мы возьмем с собой Стеньку. У Стеньки всегда есть денежка.

Тут я честно вывернул наизнанку кошелек и бережно положил на стол четыре банкноты, на которых гордо значилось: «Республиканский банк. Десять рублей».

— Ура, — подавленно сказал Мстислав. — Как раз хватит на утреннюю банку пива.

— Надо занять у Данилы. Он вчера получил гонорар за немецкие переводы, — вдруг произнес я, сам удивляясь своей инициативности. Кажется, я и впрямь готовился ехать с ними в Кандалакшу. Вот ведь интересно! Чего только не узнаешь о себе самом в зыбкий момент времени меж волком и собакой.

Этот Данила формально считался моим приятелем, хотя я знал о нем крайне мало. Известно, что у Данилы были странные глаза — не светло-карие, а желтые, как у дикого животного. Известно также, что полгода назад Данила единственным и неожиданным ударом сломал челюсть тележурналисту Леве Галевичу за то, что тележурналист Лева Галевич в одной из своих передач обозвал плоскостопым фашистом старого физтеховского профессора Бородавкина. Какой-то бес дернул Леву Галевича зайти на физтеховскую дискотеку — очевидно, он не знал, что Данила случайно увидел его телерепортаж по своему девятнадцатидюймовому «Айва». В тот вечер мы с Данилой вместе располовинили бутылку мерзейшей лимонной водки, и с тех пор считалось, что мы как бы знакомы.