А сокровище растило сына, который оказался копией матери. Иван Сергеевич иногда думал, что, будь сын похож на него самого, он не смог бы любить его такой нежной, ласковой любовью. Володька был, правда, высоким худым мальчиком, но лицом – вылитая мать. Точно так же, как Машенька, он обнажал в улыбке мелкие мышьи зубки, точно так же заправлял тонкие кудрявые волосики за уши. И был настолько же восприимчив, как она. Это и оказалось проклятьем их семьи.
Машенька была человеком, старавшимся не делать другим зла, что всегда безошибочно определяли окружающие. Знания, которые она получала от любимого мужа, касались обыденной стороны жизни в ее самых обыденных проявлениях: как правильно поговорить с начальником, что сказать мастерице в парикмахерской, чтобы запомнила приятную клиентку, как лучше помочь подруге, у которой опять депрессия после ссоры с любовником… И много, много всего другого, из чего и слагается жизнь большинства людей.
А подросток Володя впитывал от окружающих то, что касалось запретных для Машеньки и Ивана Сергеевича сторон жизни. Он тянул в себя запретное, как воронка. В девятом классе он сошелся с какой-то непонятной темной компанией из соседнего двора и, к ужасу матери, был вскоре схвачен за руку при попытке вскрыть квартиру в соседнем подъезде.
– Володенька, зачем же ты это сделал? – беспомощно повторяла Машенька, когда сына вернули домой.
– Да ладно, мам, ну подумаешь! – весело и задиристо ухмылялся Володька, словно не чувствуя за собой никакой вины. – Ну, побаловались… Так ведь отпустили же нас! Все нормально, отмазались.
– Что вы сделали? – недоуменно переспросил Иван Сергеевич.
– Ну, отбрехались, – поморщился Володя. – Пап, да что вы как маленькие! Я же выкрутился – значит, все в порядке. Не беспокойтесь вы за меня!
Иван Сергеевич с изумлением смотрел на сына, словно увидел перед собой другого человека.
– Володенька… Володя, но ведь то, что ты сделал, – очень плохо! – наконец воззвала к нему Машенька. – Неужели ты сам не понимаешь?!
Володя задумчиво посмотрел на мать, потом – на отца. Первый раз Иван Сергеевич заметил, что у сына очень взрослые глаза.
– Да, мам, очень плохо, – послушно повторил он, словно не вслушиваясь в смысл произносимых слов. – Плохо, конечно. Я больше так не буду, простите, пожалуйста. Просто поиграть захотелось.
Машенька с невыразимым облегчением вздохнула и бросилась обнимать сына. Иван Сергеевич смотрел на них и изо всех сил пытался отогнать предчувствие беды. «Он же сказал, что все понял! – убеждал Иван Сергеевич сам себя. – Он же согласился с матерью!»