Знаете, как пьяный – то в драку лезет, задирается, и тут же заливается дурацкими сентиментальными слезами; так и я – достала сумку, расстегнула длинную пожелтевшую молнию. Первой мне попалась мой снимок в восемнадцать лет; я думала, так дальше и пойдет; потом лежали какие-то старые газетные вырезки. В одной Франк и Эдит Элмер объявляли о рождении дочери. То есть меня.
Тут был пузырек с таблетками от артрита, потом мое свидетельство. Дальше газетная вырезка с извещением о смерти отца, которую я раньше видела. Свидетельство о браке, от которого у меня перехватило горло, к нему была прикреплена старая программа какого-то балетного спектакля, и я почувствовала себя совсем скверно.
А потом я достала ещё одну вырезку. Название газеты не сохранилось. Вверху шел заголовок:
«Женщине из Плимута предъявлено обвинение в убийстве».
Я думала, это о ком-то из маминых знакомых, пока не увидела имя «миссис Эдит Элмер». И тогда я пробежала глазами заметку так быстро, что даже не помню, какие там были слова.
«Выездная сессия суда присяжных обвинила сегодня миссис Эдит Элмер, проживающую по адресу: Лискерд, Сангерфорд, Керси-Бунгало, в убийстве её новорожденного сына… В заявлении прокурора сообщалось, что миссис Элмер разведена, живет одна с пятилетней дочерью… Ее соседка, мисс Пай, оказала ей помощь во время родов, но что произошло потом, оставалось неясным, пока не дала показаний акушерка. Она рассказала, как пришла в дом и нашла миссис Элмер в угнетенном состоянии. Миссис Элмер ей сказала, что у неё произошел выкидыш, но акушерка усомнилась и, войдя в соседнюю комнату, обнаружила под кроватью завернутое в газету тело нормального младенца. Тот был мертв, и есть основания полагать, что смерть наступила в результате удушения…»
Вырезка упала на пол. Я наклонилась за ней, но уронила сумку. Посыпалась всякая мелочь, покатилась под кровать катушка ниток, монетка, наперсток, коробка спичек. Встав на колени, я пыталась собрать их, но не смогла, – дрожали пальцы.
Я подняла вырезку и, все ещё сиял на корточках, вдруг увидела рядом с моим лицом руку. Она была худой и шишковатой, и пока я на неё смотрела, она как будто шевельнулась.
Я едва выпрямилась, не чувствуя ног под собой, словно сидела в холодной воде. Передо мной было мертвое лицо моей мамы, и я смотрела и смотрела на него. Ведь я сидела тут уже полчаса, не испытывая ни малейшего беспокойства. Но теперь меня просто сковал дикий ужас. Мне показалось, что мама вздохнула. Я ждала, что она вот-вот повернется ко мне, веки дрогнут, поднимутся, и серые зрачки воззрятся на меня, как уже смотрели раз в кабинете доктора Роумэна, когда я на время словно вернулась в детство и стояла, прижимаясь спиной к холодной стене.