– О, черт, – угрюмо повторила я.
– Я едва не отказался от своей затеи, перед тем как ехать к Гарроду. Уже смеркалось, я устал и был совершенно измотан.
Я покосилась на него.
– Да ты просто вырос из-под земли.
– Как твоя больная совесть.
– Как дьявол из преисподней.
Он засмеялся. Теперь я смотрела на прекрасный вид вокруг, но думала о своей ошибке. Мы сидели на веранде, выходящей на небольшую бухту. Низко висела луна, и лодки, стоявшие на якоре в гавани, прорезали ровный край лунной дорожки, превращая её в сверкающую во тьме пилу. Наверное, это было красиво. Но я думала только о своей ошибке. Как я могла! Не будь я такой дурой, ничего бы не случилось и я осталась бы свободной и счастливой.
Я опустила взгляд на золотое обручальное кольцо на пальце. Мне стало тошно, но испытывала я не страх, а злость.
– Ты мог не найти меня вовсе, – сказала я. – Мог вообще больше никогда меня не увидеть. Что бы случилось с твоими деньгами?
– Наверное, пришлось бы их списать на обретение опыта.
– У тебя столько денег?
– Нет. Но я считал, что ради тебя стоит рискнуть.
– Я того не стою.
– Стоишь.
– Нет. И я это знаю. Тебе нужно было просто забрать деньги и отпустить меня.
– Милая, что с тобой? – говорил он мне ночью. – Боишься?
– Да. Я не выдержу, Марк. Я умру.
– Да ну что ты! Скажи мне, в чем дело. Ты меня ненавидишь?
– Я ненавижу саму мысль об этом. Меня просто рвать тянет. Я не чувствую ничего, кроме отвращения.
Он положил ладонь на мою голую ногу чуть выше колена, я резко отодвинулась.
– Почему ты так вздрагиваешь? Я тебе неприятен?
– Не ты, Марк. Твое прикосновение.
– Разве это не одно и то же?
– Не совсем.
– Марни, ты любишь меня?
– Я не люблю этого.
– Ты пытаешься что-то в себе перебороть?
– Не в себе.
– Конечно, если нет чувства, остается только секс. Но без секса тоже не любовь. Разве нет?
Я неподвижно смотрела на низкий лепной потолок алькова.
– Для меня это просто унизительно.
– Почему?
– Не знаю.
– Назови мне хотя бы одну причину, почему ты так думаешь.
– Это… по-животному.
Он впервые рассердился.
– Но мы отчасти и есть животные. Нельзя же оторваться от земли. И если попытаться, то просто рухнешь. Лишь принимая человеческую природу, можно её облагородить.
– Но…
– Можно, конечно, и унизить, – но тому виной бывает собственная глупость. Кто бы ни создал нас, он предоставил нам самим все возможности.
Где-то в кафе на берегу играла гитара. Мне показалось, она звучит за тысячу миль отсюда. Я старалась сдержать дрожь, потому что знала: если он заметит, то сразу все поймет, а я ни за что не хотела себя выдавать. Дрожь не от страха, просто расходились нервы. Мои замечательные стальные нервы, которые никогда меня не подводили, если нужно было прихватить чужие деньги, теперь вдруг сдали. А смешанные, противоречивые чувства к Марку стали совершенно определенными: я не любила все, что он символизировал, – мужское тело, мужское превосходство, мужскую агрессивность под маской вежливости. Я ненавидела его за унижение, которое он заставил меня пережить, за то, что он вошел в комнату, когда я была раздета, за то, что его руки так по-хозяйски трогали мое тело, и от этого становилось противно, жарко, стыдно за себя и за него.