– Похоже, вас и впрямь господь для ваших трудов хранит, – улыбнулся ревизор.
* * *
Отец Александр переночевал в доме ревизуемого и уехал вечером следующего дня. И, если честно, отец Василий так и не понял, каким будет конечный отчет ревизора об увиденном. Весь жизненный опыт священника говорил о том, что даже самые честные и самые приятные люди далеко не всегда могут контролировать все последствия своих слов и поступков. И отец Александр – не исключение. Даже если он и даст объективную картину произошедшего в Усть-Кудеяре, это вовсе не гарантия ничего. И в патриархии тоже, как и везде, может сработать испорченный телефон, когда и слова, и дела трактуются порой с точностью до наоборот.
* * *
Холостяцкая жизнь отца Василия затягивалась. Он не был уверен, что Рваный или кто-нибудь из его начальства не предпримут еще попытки. Значит, пока возвращать Ольгу домой нельзя. Честно сказать, он вообще ни в чем не был толком уверен. Кроме одного – так жить нельзя, и он не будет безропотно сидеть под вечным дамокловым мечом!
Вечера его стали на удивление свободными, и однажды он пошел на причал и взял у Петра весельную лодку напрокат. Еще не доплыв до острова Песчаный, отец Василий понял, как ему этого не хватало все последние несколько лет! Как он тосковал по нормальной мужской нагрузке, по не заглушаемому ревом двигателя плеску воды, падающей с весел, по не загаженному бензином запаху речной воды – по всему, с чем он вырос в этих краях.
Он высадился на острове, привязал лодку за торчащую из берега корягу, содрал с себя всю одежду и ухнул в прохладную сентябрьскую воду.
Он нырял, отфыркивался, барахтался, смывая с себя остатки усталости и многодневного напряжения, а потом лег на спину и смотрел в начавшее менять цвета вечереющее небо – от сиреневого до лилового и в конце концов тяжелого фиолетового. Одна за другой начали проявляться видевшие миллиарды самых темных земных ночей и эпох звезды, а сытая, отъевшаяся за лето рыба принялась нахально играть, всплескивая хвостом в трех-четырех метрах от его неподвижно застывшего тела. Его охватил настолько глубокий покой, что душа, казалось, отделилась от тела и свободно возлегла над водой, как до сотворения земной тверди.
Что-то как переключилось в нем, словно страх, терзавший столько дней, растворился в волжской воде и уплыл вниз по течению, уступив место куда более глубоким и сильным чувствам.
Он появился на причале и на следующий день, и на следующий. Он брал у Петра лодку и греб, слушая, как поскрипывают уключины и мягко плещет под веслами вода. А потом, уже на острове, до изнеможения плавал в воде, дожидаясь, когда зарево на западе начнет гаснуть и волшебство смены света и тьмы снова предстанет перед ним во всей первозданной мощи.