Чёрно-белая посланница, перепархивая с ветки на ветку, отправилась выполнять наказ, и Эмма долго провожала её озабоченным взглядом, пока та не скрылась из виду.
Тем временем, исполненный скорби, печальный Ратибор бродил по лесу. Возвращение весны и пробуждение природы лишь усиливали его тоску. Устав от долгой ходьбы, он остановился отдохнуть под тенистым дубом. Мысли о невесте не покидали его. «Эмма!» – время от времени вырывался из его груди громкий вздох, и тотчас же многоголосое эхо угодливо возвращало ему дорогое имя. Неожиданно кто-то окликнул его. Он оглянулся, но никого не обнаружил. Князь подумал было что ошибся, как вдруг снова услыхал тот же голос. Вслед за тем Ратибор увидел порхавшую с ветки на ветку сороку и догадался, что это она, учёная птица, выкрикивает его имя.
– Жалкая болтушка, – воскликнул он, – кто научил тебя произносить имя несчастного, единственное желание которого – умереть и быть погребенным вместе с памятью о нём?
Схватив камень, рассерженный князь замахнулся, собираясь швырнуть его в птицу, но тут до него донеслось: «Эмма!» Рука невольно опустилась. Счастливый восторг охватил Ратибора, и в его душе с тихим трепетом отозвалось: «Эмма!»
С присущей сорокам болтливостью, сидевшая на дереве говорунья быстро протараторила всё, чему её научили. Радостное известие наполнило светом душу князя Ратибора; нервы его успокоились, а дурманившая мозг смертельная тоска исчезла без следа. Он вновь обрёл себя и с удвоенной энергией принялся выпытывать у вестницы счастья о судьбе милой Эммы. Но болтливая сорока ничего больше не могла сказать, – она только беспрестанно повторяла механически заученный урок и наконец упорхнула.
Как быстроногий олень, помчался оживший лесной отшельник в столицу. Спешно вооружив отряд всадников, он вскочил на коня и в радостном ожидании, готовый преодолеть любые преграды на своём пути, выступил в горы.
Решившись на побег, хитрая Эмма стала готовиться к осуществлению задуманного плана. Она перестала мучить терпеливого гнома убийственной холодностью, стала уступчивее; её глаза, казалось, подогревали его надежды.
Одержимый платонической любовью гном, благодаря свойственной духам тонкости восприятия, скоро заметил эту счастливую для него перемену. Многозначительный взгляд, дружелюбное выражение лица, очаровательная улыбка прелестной упрямицы воспламеняли его. Он стал смелее, возобновил свои ухаживания, которые совсем было оставил, попросил выслушать его и не встретил отказа. Предварительные переговоры прошли успешно. Эмма, сославшись на существующий обычай, потребовала только ещё один день на размышление, и опьянённый блаженством гном охотно уступил ей.