Тот, что спал на топчане в углу, невнятно стонал с подхрипом и периодически чмокал. А из оконца рубленого, за которым моталась на ласковом ветерке здоровенная хвойная лапа, в стол вонзался боевым лазером игольчатый солнечный лучик. Аккурат в то место, где только что покоилась тяжелая голова Григория Васильевича.
— А-а-а! — просипел Толхаев и, откашлявшись, погрозил пальцем лучу. — От я те, баловник…
На столе в живописном беспорядке были разбросаны продукты: сырокопченая колбаса, буженина, ветчина в жестяных коробках, две пустых баночки из-под черной икры, чипсы, хлеб «Бородинский», сыр «Голландский» и еще какие-то заедки. А по центру стояли четыре бутылки: две пол-литровые пустые из-под водки «Флагман», и две — из-под текилы. Вернее — одна совсем пустая, в другой — жидкости на четверть.
— А-а-а! — хрипло сказал Григорий Васильевич, фокусируя взгляд на бутылке и осторожно прислушиваясь к своим ощущениям. — Вот, значит, как…
Понятное дело. Усадьба егеря Василия — больше вариантов нет. Вчера охотились, под вечер сели поправлять здоровье. Водку с текилой он никогда не мешает, а из его круга те килу больше никто не уважает. Значит, те, что на топчане, уговорили по «Флагману». А он что-то разошелся: выел без малого литр текилы и отрубился так, что ничего не помнит. Возраст, что ли, сказывается? Раньше себе никогда такого не позволял. Голова тяжелая, словно свинцом залили. И такая вонь в комнате стоит — как будто всю ночь медведей пугали. Экое свинство-то! Вдобавок ко всему, от неудобного положения во время сна ноги затекли так, будто их и нету вовсе. С этим надо кончать.
Потянувшись за бутылкой, Григорий Васильевич сделал три мощных глотка, жадно заел ветчиной из жестянки. Переждал с полминуты, опять засадил, добил ветчину и, откинувшись на спинку, довольно крякнул.
В голове прояснилось, тяжесть куда-то улетучилась, на душе стало хорошо. Подумаешь — возраст, похмелье, не правильный образ жизни! Вон как хорошо в этом мире: солнышко ласково светит, за рубленым окном — море целебного воздуха, до глубокой старости еще далеко, в средствах он не стеснен, друзьями не обделен. В общем, из благ этого мира все у него есть — желать нечего…
— Гхм-гхм-кхм… — пробно покряхтел Толхаев, прочищая горло, и вдруг вдохновенно заорал во всю глотку:
— Аа-а-а-андерма! Аа-андерма! Пя-я-атт-ныш-шко род-ди-маяо! У Кар-р-рского моря, на обветренной щ-щеке-е-э-у!!!
Снаружи, за оконцем, хлопнули автомобильные дверцы, раздалась невнятная ругань, кто-то побежал. Один из типов, что спали, прикрывшись куртками, резко сел на топчане и недоуменно вытаращился на Григория Васильевича. Второй просыпаться не пожелал — он все так же тихо стонал на выдохе, как-то нездорово хрипя.