Караваев, несмотря на наигранную крутизну, человек по жизни очень осмотрительный, отпил глоток коньяка и искренне поздравил себя с необычайной для него смелостью. Чтобы принять такое решение с ходу, без подготовки, нужно быть действительно отчаянным рубакой — и, потом, он отчего-то почувствовал там, в сквере, что заступ его лопаты стукнул именно о проржавевшую крышку офицерского сундука, набитого трофейным золотом. Это проявление было сугубо интуитивного свойства, никаких рациональных аргументов не имело, но Александр Николаевич почему-то вдруг доверился ему целиком и решил сигануть со своего уютного бережка в опасно звенящий струями подводных течений водоворот интриги. Ощутил вдруг наш игрун, что это именно тот самый шанс, который выпадает если и не один раз в жизни, но настолько нечасто, что многие его просто не дожидаются…
Караваев сделал еще глоток коньяка, аппетитно затянулся сигаретой и, достав из кармана блокнот с ручкой, нарисовал на задней страничке почти правильную окружность. По центру вписал треугольник, вокруг аккуратно расположил три кружка. Затем пририсовал внизу, под окружностью, еще один треугольник и после недолгих размышлений перечеркнул его жирным крестом.
— Сам виноват, — буркнул Александр Николаевич. — Язык твой — враг твой…
Увы, Кротом придется пожертвовать. В стройной схеме, сооруженной Караваевым, старый приятель являлся-самым опасным и ненадежным звеном, от которого, во избежание краха всего замысла, следовало как можно быстрее избавиться. И если этого не сделает имеющий скверную репутацию Бакан, придется сразу после переговоров срочно что-то придумывать…
Александр Николаевич с хрустом потянулся и, с некоторым сомнением прислушиваясь к внутриличностному борению, плеснул в опустевший фужер коньяка.
Да, в натруженном за последние несколько часов внутреннем мире господина Караваева царил временный хаос. До недавнего момента вроде бы целостная личностная субстанция Александра Николаевича разделилась на некие условные эфемерные сущности, которые теперь устраивали «разборки», не спросись хозяина — а можно ли вообще? Некий шустрый худобан — Караваеву он виделся облаченным в «бандитский» спортивный костюм и мотоциклетный шлем, — цепкий, верткий, хваткий и назойливый, настойчиво орал, махая на всех остальных когтистыми лапами:
«Шанс! Это шанс! Такое бывает раз в жизни! Все бросать и немедля заниматься!!!» Рыхлый толстун в домашних тапочках и банном халате, неуютно съежившийся на широком диване, пытался спорить с худобаном, в качестве аргумента вяло помахивая здоровенным, но безнадежно ожиревшим кулаком: «Заткнись, доходяга! Куда ты нас тянешь? Это ж можно так попасть! Это ж авантюра! Нам и так неплохо живется…» А в углу, сидя на корточках и размазывая слезы по щекам, хныкала какая-то несовершеннолетняя хлипенькая родственница в изорванной комбинашке. Над этой несовершеннолетней худобан совместно с толстуном совсем недавно надругались в извращенной форме, теша необузданную похоть, но она уже успела свыкнуться со своим личным горем, вешаться передумала и теперь, осознавая неотвратимость грядущих перемен, пыталась принять участие в общей судьбе. «Как же вам не стыдно, гады похотливые!» — сквозь слезы увещевала насильственно инцестированная. — Разве можно людей обманывать? Разве можно наживаться за счет шантажа? А что вы собираетесь делать с Кротом? Это же вообще ни в какие ворота не лезет! Вы что — совсем сдурели, монстры гормональные?!»