– Та-а-ак, – мрачно протянул Свиридов, глядя на скорчившуюся в углу дивана огромную фигуру Афанасия Фокина. – Блестяще. И за какие же это такие заслуги твой дядя отправляет тебя на другое место работы?
– Да я тут ни при чем, – сказал тот. – Во всем виноват мерзкий дьячок Повсикакий. Эта патлатая тварь напоролась, как последняя свинья... нет, такой свиньи не найти, чтобы она вела себя, как этот блядский выкормыш Повсикакий...
– Ну, дальше.
– А что дальше? Дальше мне нужно было служить литургию, а я еле это самое... на ногах держусь. И ни одной службы наизусть не помню. Я Повсикакию говорю: ты мне дай текст этого бреда, который я там перед прихожанами произносить должен. Он говорит: «Понял, батюшка отец Велимир. Щас посмотрю в ризницкой и представлю...» Гнида!!!
Отец Велимир феерически выругался и грохнул массивным кулаком по журнальному столику так, что он, жалобно хрястнув, развалился. Причем одна из ножек угодила в катающуюся на занавесках обезьянку по прозвищу Наполеон. Обезьянка заверещала и убежала в соседнюю комнату.
– Дьячок Повсикакий, конечно, мерзавец, но зачем же мебель ломать, Афоня? – неодобрительно проговорил Владимир. – И обезьяну чуть на тот свет не отправил. Зачем обижать животное? Все-таки твой предок, если, конечно, верить Дарвину.
Фокин даже не взглянул в сторону двери, куда с воем выбежал ошарашенный Наполеон (такое прозвище мартышка получила за свое пристрастие к ношению старинной треуголки, в точности соответствующей той, которая была у великого французского императора).
– Предок? – проворчал он. – А... ну да... это когда в академии нас учили по Артуру Кестлеру, что человек – плод злокачественной мутации орангутанга.
– Ну, так что же дальше? – спросил Свиридов, игнорируя замысловатое рассуждение служителя православной церкви.
– А дальше он подсунул мне какую-то книжку... или че там это... и пальцем ткнул, что надо читать... хотя я, признаться, тогда как-то не очень... буквы в глазах расплывались, да и вообще до амвона на автопилоте дошел.
Владимир мрачно захохотал.
– Значит, начинаю службу... зачитываю несколько фраз... упорно не понимаю, что я там такое читаю... только мне кажется, что по залу прокатывается какой-то апокалиптический гул. Ну, думаю, допился до белой горячки, болван. Поднимаю глаза и вижу, как на меня из тумана выплывают два бабских лица, значится: одно хохочущее... так радостно, словно ее в комнате смеха пять часов продержали... аж багровая вся, в конвульсиях содрогается. А второе злобное. Такая почтенная старая мегера с утиным носиком и скорбно сложенными губками. «Оспи-и-иди! – думаю. – Что же это такое?» Потом оказалось, что я сидел на этом самом амвоне на корточках и читал статью из «Пентхауза» про оральный секс.