И в аккурат после Клавкиного дня рождения, которое они со старухами праздновали у тети Маши, потому что домой к Клаве водку нести было нельзя, их бригадирша срезала Клаве коэффициент. Бригадирша у них была довольно пожилая — тридцати пяти лет, но совершенно без понятий. Ее один мужик из треста выдвигал, у них там было что-то с этим мужиком. Она все у него в каморке сидела, а в бригаде и мастеру говорила, что, мол, они наряды с Васильичем заполняют. Появится, как красно солнышко, делов наделает и айда обратно к Васильичу, наряды заполнять. И в тот день Клава с таким хорошим настроением на работу пошла! Накануне они так душевно посидели, муж у тети Маши на гармошке играл, а они все пели… Правда, гармошку после интерната Клава не любила, их там под гармошку заставляли петь песни с непонятными словами — на языках народов СССР, а ни одного языка, кроме русского, Клава не понимала. А тут так душевно все получилось, Клаве от всех старух на восемнадцать лет чайник со свистком подарили. Правда, тетя Маша его себе оставила, чтобы мамка не пропила. Даже по домам провожали всех с гармошкой! Очень душевно прошло. И вот приходишь в таком душевном состоянии на работу, а тут тебе эта крыса и говорит: «Я тут наведу порядок! Вы у меня по стенке ходить будете! Мне от треста в депутаты райсовета нынче избираться, поэтому трудовые темпы надо наращивать. У лодырей и прочих пиявок коэффициенты трудового участия будут снижены!»
И только Клава с бабками настроились, что уравниловка закончится, что ихнему звену сделают честный коэффициент, а лодырям и пиявкам фигу выкрутят, как депутатка эта продолжает: «Вот твое звено, Тимохина, излом да вывих! С обеда ползете, так едва ноги волочите, тунеядки хреновы!» И как поперла на тетю Машу Тимохину! А, дескать, лярвы эти молодые, которые на самом-то деле только зенки красят и с солдатней хороводятся, вкалывают, оказывается, за них за всех в поле лица. А она, бригадирша-то, по указке сверху будет теперь молодежь выдвигать. Девки-то и рады, скалят старухам зубы. Тетя Маша хотела пристыдить бригадиршу, ведь та с соплюшек у нее в подсобницах начинала, из простых лягушек проквакалась! А бригадирша тогда почему-то на Клаву кинулась. Мол, ходит, сволочь жирная, на работу не за просто так, а с директорским портфелем, как прораб или еще там кто! А на нее, бригадиршу, Васильичу в тресте пальцем тычут, что она бригаду распустила, что они там все жиром заплыли и портфели завели! Тут Федоровна и Петровна как с матом подцепятся, как понесут! Кричат: «Не тронь Клавку, шантрапа подзаборная! Она и так жизнью битая! У нее всего-то имущества энтот портфель! Как его дома оставить, если его мать на толчок снести может?» Мат, конечно, через каждое слово. Как вдруг все заорут! А глотки у всех луженые, поори-ка на морозе «Майна-вира»! Тут плотники к ним в бытовку заскочили, помирить баб хотели по-доброму, даже пива банку трехлитровую захватили. Но в то время Херовна уже вцепилась в волосья бригадирши. Бригадирша от нее брыкнулась да и раскола банку с пивом об пол нечаянно. Плотники взярились, они за пивом долго в очереди стояли, и по той причине немного помяли бригадиршу. Та заверещала от обиды на весь участок. Короче, мастер с прорабом ворвались. А факты-то все на лицо… В бытовке от пива дух такой, что на закуску тянет. Это, глянь-ка, в рабочее время штукатурки с плотниками в зюзку напились и драку учинили, а их партейная бригадирша с треста вернулась и фонарь под глаз заработала. И правильно, ты поменьше по трестам шастай, а то уже забыла, как мастерком говно месить!