Корона была сделана из тончайших косточек горностая, и временами казалось, что в ней обитает сам дух этого необычайно быстрого, шустрого зверька. Это впечатление усиливалось, когда Агнец демонстрировал свою дьявольскую силу на очередной жертве, заставляя ее прирастать к месту, заставляя кровь кипеть в жилах, заставляя сердце рваться из груди,- тогда корона становилась похожей на принявшего боевую стойку горностая, поднявшего голову и готового нанести смертельный укус.
И Козел, и Гиена не раз видели Агнца в этой боевой стойке, запомнили высоко поднятую голову, но пока до смертельного укуса дело не доходило. Белого Агнца не интересовали трупы (хотя их костями были завалены все Копи), ему были нужны игрушки.
Но все, что у него осталось,- это Гиена и Козел. И тем не менее Агнец продолжал держать двор. Он все еще оставался Повелителем Копей, хотя прошло уже очень много времени с тех пор, когда Повелитель последний раз надевал корону,- и он почти распрощался с надеждой заполучить новую жертву.
Год за годом, столетие за столетием в этом подземном мире тишины и смерти ничто не шевелилось, ничто не двигалось, даже пыль; лишь изредка раздавались здесь голоса Гиены и Козла, отчитывавшихся перед Агнцем в своих каждодневных поисках. Поисках… Вечных бесполезных поисках. Поиски стали проклятием жизни обоих. Но таково было их предназначение. Найти хотя бы еще одно человеческое существо, чтобы позволить Агнцу вновь продемонстрировать свои таланты. Без этого их господин чувствовал себя пианистом, сидящим перед открытой клавиатурой, но с кандалами на руках, или изголодавшимся гурманом, озирающим стол, накрытый изысканными яствами, и лишенным возможности попробовать их.
Но теперь все это осталось позади, и Агнец, хотя он ничем себя не выдал и голос его оставался таким же ровным, как всегда, был весь поглощен предстоящим.
Он явственно различал два источника шума - один находился в гигантской вытяжной трубе к северу от его покоев, а другой на востоке, милей дальше, гораздо более слабый, но достаточно ощутимый - что-то вроде раболепного расшаркивания.
Этот другой шум постепенно приближался и шел, конечно, из ближней шахты, по которой во мраке спускался Гиена с Мальчиком, перекинутым через косматое плечо. Он спускался, и впереди него бежали три звука: скрип и лязг звеньев цепи, тяжелое дыхание, вырывающееся из могучей груди Гиены, и хруст разгрызаемых костей.
Агнец в своем святилище, по-прежнему одинокий, если не считать спешившего к нему подданного, сидел абсолютно прямо. Хотя его глаза были слепы, все лицо выдавало нетерпеливое внимание. Голова его не склонилась набок, уши не навострились, ни малейшей дрожи не пробегало по телу, в его позе не ощущалось волнения, и все-таки трудно было бы найти существо, пребывающее в таком же напряжении, столь злонамеренное, столь алчущее крови. Холодный ужас наполнял святилище - трепетный ужас желания. Ибо запах, достигавший ноздрей Агнца, был тем единственным запахом… Теперь уже не оставалось сомнений, чего коснутся мягкие белые руки Агнца через несколько секунд. Это будет не что иное, как плоть живого человека.