С заупокойными молитвами было покончено; служанка, не дожидаясь приказа, принялась мыть окровавленные плиты пола, а Кокардас вернулся к своим бутылкам. С его точки зрения, все кончилось как нельзя лучше. Только он раскрыл рот, чтобы кликнуть предательницу-байонку и хорошенько отругать ее, как женщина сама бросилась ему в ноги, умоляя о прощении; разразившись слезами, она откровенно рассказала обо всем, что произошло между нею и Жандри.
Впрочем, служанка, не колеблясь, скрыла кое-что из того, что касалось Паспуаля (да и найдется ли на свете женщина, ни разу не солгавшая?). Прибегнув к десятку уловок, она стремилась доказать, будто запирала Паспуаля только ради спасения его драгоценной жизни: ведь ожидалась такая грозная битва! Амабль плавал в океане блаженства; гасконец же не собирался верить этим россказням.
– Черт возьми! – возмущенно сказал он. – Коли так, барышня, то и заперлась бы с ним вместе! Кстати, зачем ты пробиралась к окну, да еще назвавшись хозяйкой?
– Я была как безумная, – ответила байонка. – Я просто сбежала, не хотела видеть этих ужасов, в которых была отчасти повинна. Вы меня наказали, и это было справедливо. Но я раскаиваюсь, так простите же меня!
Влюбленный нормандец не выдержал. Он схватил толстушку в объятия и прижал к своей тощей груди, не обращая ни малейшего внимания на издевательские реплики Кокардаса. Тогда гасконец, иронически ухмыляясь, обратился к своим верным подружкам-бутылкам и принялся сосредоточенно поглощать их содержимое.
Итак, решено было хранить молчание по поводу соучастия байонки, тем более что через несколько часов маленький отряд должен был уехать. И Паспуаль, объявив о прощении, запечатлел нежнейший поцелуй на ее могучем затылке.
– Давай-давай, – ухмыльнулся Кокардас, – предавайся удовольствиям! Подумаешь, ерунда какая: оставил пост, не пришел на помощь друзьям, и чуть не допустил похищения мадемуазель де Невер и смерти Лагардера! Все это мелочи в сравнении с прелестями твоей толстухи!
– Да, это правда, – покаянно прошептал Паспуаль. – Но ведь ничего же ни случилось, слава Богу; у нас даже стало двумя врагами меньше, а я… я был так счастлив… целый час!
Но тут появилась Хасинта и прервала нежные излияния влюбленного нормандца, отправив раскаявшуюся служанку к горшкам и сковородкам. Басконку можно было сравнить с капитаном, желавшим никогда не покидать мостик: недаром она поднялась с первыми лучами зари.
Скоро в залу вошли Лагардер, Шаверни, Навай и дамы. Аврора была немного бледна; принцесса тоже еще не до конца оправилась от пережитого ночью волнения; и только отважная Флор по обыкновению улыбалась.