А еще здесь работал палач.
Плеть лениво, словно нехотя, раскрашивала алыми дорожками спину распростертой на камнях жертвы. Пальцы каторжанина вцепились в редкую траву, худые плечи заметно вздрагивали, - а иначе и не понять было бы, жив ли. Его не держали.
Два охранника сидели на корточках у стены, в полоске тени, вполголоса обсуждая некую вдову Иллиль, падкую до ласки.
– Заканчивай, - кинул начальник.
– Да вот, уже… - Палач аккуратно свернул плеть, положил на край сруба, рядом с полным ведром. Зачерпнул широким ковшом воды, плеснул каторжанину на спину. К резкому запаху крови и пота примешался горьковатый аромат не то снадобья, не то вовсе зелья. - Поднимайте, что ли.
Охранники действовали с привычной, повседневной ленью. Один поднял каторжанина на колени, другой плеснул на лицо из ковша, поднес остаток к искусанным губам:
– Пей.
Кадык наказанного задергался, отмечая глотки. Каторжанин оказался молод - пожалуй, лет двадцать пять, хотя по искаженному болью лицу трудно было судить определенно. Допил, отполз к стене.
– Что сказать надо, крыса? - Расшитый золотом сапог начальника тронул мокрую щеку - ту, на которой сияло алым клеймо в виде дохлой крысы, такое же, как у себастийца. Враг короны.
Ответ каторжанина прозвучал неожиданно спокойно, ровным, бесстрастным, вежливо-тихим голосом, какой бывает при полном самоконтроле, а у некоторых - в крайней степени ярости.
– Благодарю господина за урок.
Начальник брезгливо поморщился. Обернулся к Барти. Выцедил с той ленью, что отмечала здесь, похоже, всех:
– Запомни, крыса, здесь ты никто и звать тебя, никак. Всякие там благородные ухмылочки, ужимочки и закидончики остались в прошлой жизни. Раздевайся, ложись.
Барти замер. Этого еще не хватало! Самому стелиться им под ноги?!
Палач подошел, взял жесткими пальцами за подбородок, заглянул в глаза. Пробасил:
– Никто и звать никак, слышал, крыса?
Одним движением содрал со строптивого арестанта рубаху - так резко, что порядком уже истрепанный ворот резанул рыцарю шею. Мотнул головой охранникам. Подскочили, схватили за руки швырнули на камни. Припечатали ладони к булыжникам - сапогами. Ленивый голос начальника пролился над головой вязкой патокой:
– А за норов получишь вдвое.
Рыцарь прижался лбом к мокрым от чужой крови булыжникам и закусил губу.
Барти смутно ощущал, как ему окатили водой спину, поставили на колени. Холодные струйки защекотали кожу, поползли в штаны. Чьи-то грязные пальцы разжали стиснутые зубы, в рот полилось горькое зелье.
– Глотай, шваль. Возиться еще с ним, тьфу, погань. Одно слово, крыса.