Уплывающее сознание вернулось, а с ним и боль. Но, странно, терпеть эту боль оказалось проще, чем тоску последних дней. Настолько проще, что на издевательский вопрос «хозяина» - усвоен ли урок? - Барти снова ответил улыбкой.
Наверное, выглядел он при этом донельзя глупо и жалко, потому что ханджар лишь сплюнул и сообщил:
– Учти, крыса, я тебя запомнил.
Но рыцарю было все равно.
Его так и бросили - стоящим на коленях на мокром от воды и крови булыжнике. Казалось, больше никому нет дела до новоприбывшего арестанта. Каторжанин, выпоротый до него, сидел в полоске тени, привалясь плечом к стене, и, похоже, принимал отсутствие надзора как должное. Таргалец поднялся; шатаясь, подошел ближе. Спросил:
– И что дальше?
– Садись, - предложил каторжанин. - Отдыхай, пока никому не нужен.
Сейчас его голос казался куда более живым. Не потому ли, что в нем явственно мешались боль, насмешка и ненависть?
– Я не понял, - Барти осторожно, цепляясь за стену вздрагивающими пальцами, сел рядом, - охрана здесь что, для того только, чтоб у палача зрители были?
– Да куда ты денешься, пески вокруг, - хмыкнул ханджар; впрочем, ханджар ли? Барти вгляделся, отмечая незаметные на первый взгляд черточки: широкие скулы, чуть более жесткие, чем у коренных жителей Ингара и Ич-Тойвина, волосы, слегка раскосые глаза. Диарталец.
Диарталец и враг короны. Ясно.
Теперь его бесстрастное «благодарю господина за урок» прозвучало для Барти иначе. Этот человек здесь самое малое три года. Именно тогда, три года тому назад, император окончательно раздавил недовольных, требовавших для Диарталы освобождения от винного налога до тех пор, пока провинция не восстановит уничтоженные небывалой засухой виноградники.
Три года. И, по всему видно, не сломался.
А еще очень похоже, что он не из простого люда. В нем чувствуется воспитание и то, что иногда называют словом «порода».
Свет Господень, о чем я думаю, осадил себя Барти. Чем это поможет мне - теперь? Такой знакомый пригодился бы в Ич-Тойвине… если и впрямь собираться убить императора.
Между тем диарталец тоже изучал нового соседа - открыто, ничуть не смущаясь, даже, пожалуй, нагло. Во всяком случае, дома настолько оценивающий взгляд сэр Бартоломью не спускал никому, кроме капитана. Каторжанин чуть заметно качнул головой - как видно, сделал какие-то непонятные рыцарю выводы, - и спросил с насмешливым интересом:
– И откуда ты такой взялся?
– Какой? - не понял Барти.
– Глупый. - Товарищ по несчастью грустно усмехнулся. - Глупый и наглый. И неправильный.
– Чем это я, по-твоему, неправильный? - ошеломленно поинтересовался Барти.