Воля павших (Верещагин) - страница 234

– Хватит, довольно.

– Что это было? – спросил Олег, отстраняясь и потягиваясь – на миг ему почудилось, что он может, приподнявшись на цыпочки, дотянуться пальцами до Ока Ночи.

– Я же сказал – Огнива, – ответил Олегу Йерикка. – Огнива дуба… Но как быстро это у тебя получилось! – недоверчиво добавил горец. – Ты только прикоснулся – и дуб тебе ответил. Я так не могу.

– А я талантливый, – пошутил Олег.

Но Йерикка серьезно ответил:

– Кажется, да. Жаль, что этого не видел Чужой.

– Расскажи ему, – предложил Олег.

Йерикка покачал головой:

– Ушел он… Своей дорогой, а она у нас с ним немного разная.

– А со всеми деревьями так можно? – Олег снова посмотрел на дуб.

– Здесь – да, – кивнул Йерикка. – А на юге они давно уснули… Лучше всех – дуб, Перуново дерево, да жена его – липа. Сосна неплоха. Бук тоже… А вот ель и вяз лучше стороной обходить. Неизвестно, чем они человека наполнить способны. Могут огромную силу дать, а могут и черные мысли вложить в душу. Деревья – они тоже разные, как люди. И тоже в Верье нашей.

– А береза, наверное, лучше всех? – спросил Олег. И удивился, когда Йерикка сердито сказал:

– Мусор эта береза. Она, ольха, да осина.

– А у нас ее русским символом считают, – почему-то обиделся Олег.

Йерикка посмотрел внимательно и тревожно:

– Правда? Это скверно…

– Да чем скверно?! – возмутился Олег. – Красивое дерево!

– Красивое, – согласился Йерикка. – Смертоносное… Любит беду человеческую. Там, на юге, в мертвых городах посмотришь – все развалины березой заросли. На гарях она первая. Доброму лесу подняться не дает. Когда данваны Медведей истребили – березовые рощи вокруг их города поднялись за два года, в рост пошли на людском горе. Ничего доброго из березы не сделаешь, одни дрова. И подходить к ней опасно – влюбит в себя человека и будет из него ЕГО Огниву сосать, как упырь. Вот такой он, твой символ, Вольг… Нет, символ славянский – Дуб, брат наш. Могучий, несокрушимый, вечный. Ветер его не согнет, если уж падает – то в рост, а не на колени… А у тебя что-то очень сильно болело, – безо всякого перехода продолжал Йерикка, – и сейчас все еще болит… – Он примолк, нахмурился, словно вслушиваясь в неслышимое: – Сердце?.. Не-ет… Да перестань ты мне мешать!!!

Изумившийся до столбняка Олег пролепетал:

– Ме-мешать?.. Я не мешаю…

– Мешаешь, – сердито возразил Йерикка, – потому что не хочешь, чтобы я узнал, где болит… Ты что, грудь обжег? Нет, на рану похоже…

Изумление Олега перешло в испуг. Он невольно попятился, меряя Йерикку настороженным взглядом. Когда тот подошел – по-прежнему с таким лицом, как будто напряженно слушает – Олег пробормотал: