— Ой, каким гусем он тут ходил, пока твоих эпсов не увидел!
— И че? — спросила Лейя.
— Да ниче! Папа-то у меня орел, а вот бояре с лица сбледнули, махом домой убрались. А навстречу им лорды вампирские попались, так они так живо коней погонять начали, все за сабельки хватались да меня благословляли. Я аж прослезилась.
Мы похихикали, живо представляя все это, и тут я вспомнила по главное — про первокурсников.
— Как наши новенькие? — поинтересовалась я. — Привыкают?
— У-у! — заголосили обе подружки. — Мелкие, подлые, нахальные!
Лейя сузила глазки, став похожей на крота, и зашипела:
— Захожу в столовую, никого не трогаю, симпатишного такого таракашечку кидаю в миску новенькой, а этот тараканище — бац! — всплывает у меня, за время всплытия, разъевшись ну просто как боров! Ну, я его обратно, швырк! А он опять у меня! И вообще, полная миска этой противной живности, плевков, шелухи от семечек. Я, конечно, взгрустнула, ну, и от избытка чувств надела эту миску на голову подлой мелюзге! И знаешь, кого наказали?
— Тебя? — Я сделала изумленный вид.
— А то ж! — поддакнула Алия.
А с Алией получилось уж совсем нехорошо. Девица шла и просто от хорошего настроения и, желая выказать свое благорасположение, отвесила плюху недостаточно расторопному шуликуну,[1] и надо же такому было случиться, что поганец оказался не один. Навалились толпой, как собаки на медведя, повалили девицу на пол и отвесили столько плюх, что в глазах потемнело. Хуже всего, что когда на шум из кабинета вышел Феофилакт Транквиллинович, никого, кроме Алии, тузившей одинокого малорослого шуликуна, в коридоре не было, и досталось…
— Тебе? — опять не поверила я. — Нет, с этим надо что-то делать.
— Давайте устроим им темную! — радостно завопила мавка. — Ночью кирпичиком по голове шмяк!
— Мелко и недостойно, — возразила я, а в голове, отдохнувшей от измышления всяких пакостей, сразу зашевелились свежие мыслишки. — Говоришь, нагленькие, богатенькие? Кстати, что по этому поводу думает пресветлая голова моего сиятельного лорда Аэрона?
— Их сиятельное упырство на днях наведывались на женскую половину, — сообщила, ухмыляясь, Алия.
— Надеюсь, поплакаться у двери моей комнаты о своем одиночестве? — с надеждой спросила я, снимая летник.
— Как же! Новым девкам плакался о своей возмутительной свободе и нахально строил глазки.
— И снял колечко, — с удовольствием наябедничала мавка.
— Ах, колечко снял! Мы будем мстить ужасной местью.
Алия, фыркнув, призналась:
— Я поинтересовалась: у него растут рога или это просто перхоть?
— А он?
— Сверкнул глазами и попросил не мешать ему развлекаться, пока не приехала благоверная.