— Речка вон! — мотнула головой старуха. — Да только рыба вышла вся. Травят ее, кому не лень.
— Так что насчет комнаты?
— А ты у других хозяев поспрашивай, — был ответ. — У них дома покрепче и площади поболе.
— А мне нравится твой домишко, — бодро сказал Крепыш. — Он крайний, к лесу поближе. До девок я не охоч, беспокоить не буду. Тысячу рублей даю в залог.
— Это как это?
— А так. Не понравлюсь — выгонишь. А тысяча рублей у тебя останется.
— Почему же ты до девок не охоч?
— Устал я… Мне бы отоспаться.
— Как звать?
Крепыш помедлил.
— Сеня! Семеном кличут…
— А меня Галина Макаровна.
Крепыш чуть было не сказал «Знаю!» и, робея, взошел на крыльцо. Дом помнился просторным и светлым. Весь он пропах свежим хлебом, который мать пекла по утрам. Теперь же показалось темно и мрачно. Запах пыли, старого отсыревшего тряпья и прокисших щей рубанул в ноздри. На черном простенке, отделявшем большую «залу» с русской печкой посередке от маленького закутка, были налеплены фотографии соседей, родственников, молодой матери, которая показалась ему носастой и некрасивой. Папашу узнал — сухонькое обезьянье лицо с вылупленными злыми глазами. Себя, мальца, под забором справляющего нужду. Кто-то снял из озорства.
— Хозяин-то где?
Мать показала ему на закут, который отец соорудил еще при нем.
— Помер хозяин, — ответила мать. Буднично так сказала, словно и не переживала вовсе.
— Давно?
— Да, милок…
— А чего помер? Небось еще не старый был? — продолжал свои расспросы Крепыш.
— Кабы вина пил поменьше, может, и прожил бы дольше, — последовал ответ. — Ему бы не пить совсем, а он пил как заводной. Дня без бутылки прожить не мог. К тому же он угодил под машину. Потом долго болел. Аккурат в тот год, когда сын убег.
На этот раз голос матери дрогнул.
«Значит, все же от того автомобиля, когда гнался за мной», — подумал Крепыш, а вслух сказал:
— Закут этот мне даешь?
Мать откинула замусоленный полог, висевший вместо двери, и поглядела обеспокоенно.
— Живи, коли подойдет. А деньги возьми обратно. Потом отдашь.
— Нет, мать! — воскликнул Крепыш, и его самого пробрало: «Ан догадается? Но называют же матерями даже незнакомых старух». А вслух сказал: — Уговор дороже денег. Оставь эту тысячу себе. А на еду я особо дам. Закуток мне нравится. Отдельное окно, три стенки, койка и стол под окном, как в железнодорожном вагоне.
— А хозяин одно время на железной дороге служил. Оттуда и приволок.
Галина Макаровна постелила новое белье на койку, вымыла пол в избе. И квартирант поселился. За долгие годы одиночества она отвыкла от близкого общения с людьми. И многое в квартиранте ей казалось непонятным. Был он немного странный. Больше молчал, редко расспрашивал и часто глядел, не мигая, словно чего-то ждал. И тогда у Галины Макаровны начинало колоть под сердцем, и она до первых петухов лежала, не сомкнув глаз, чего раньше с ней никогда не случалось. Иногда в некоторых чертах он напоминал ей исчезнувшего сына Алика. Но кто бы угадал в заматерелом мужике хилого тощего подростка? После бегства сына ей долго чудились его черты в незнакомых подростках, а затем и взрослых мужиках. Она уже не удивлялась этому.