Грязнов помолчал.
— Так что, брат, у Андрея героическое прошлое. И такой человек не может перемениться.
— Ну, Слава, ты меня прости! — Турецкий даже вскинул руки вверх от возмущения. — Это из какой-то старой школьной программы. История нашего государства, даже в самом недалеком прошлом, показала столько перевертышей, что пора уже перестать удивляться и благоговеть перед собственными выдумками. Сперва создаем себе кумира, затем начинаем причитать: ах! ах! Как же так?
— Ты просто плохо относишься к Гончару. Причем, повторяю, незаслуженно! — повысил голос Грязнов. — А я не собираюсь отказываться от друзей и забывать их прошлое. Заслуженное, скажем так.
— Я не плохо отношусь, — Турецкий сбавил тон, понял, что Вячеслава не переубедить. — Просто возникает сразу симпатия к человеку. Доверие! Или, наоборот, антипатия. Я не знаю, как объяснить. Флюиды, наверное.
— Вот! Вот! И разберись со своими флюидами. Кстати и насчет Виткевича. Уж заодно. Тоже разберись! По моему поручению выяснили, что банк «Эрмитаж» держится прочно. Это опять к вопросу о флюидах. И твои опасения напрасны.
— Странно, что никто не помнит об огромном невозвращенном кредите.
— Да кто тебе сказал?
— Женщина. Даже больше скажу — бывшая жена председателя правления банка.
— А, ну тогда понятно.
Объездив с молодой женой Италию, Францию, Испанию, остановившись проездом в Лондоне, председатель правления банка «Эрмитаж» Владимир Ильич Виткевич посчитал, что Европа им и достаточно изучена, и к тому же разорительна весьма.
Причем эти путешествия вовсе не сблизили его с женой Эльвирой. Даже наоборот. Раньше платные девочки постоянно им восхищались, Эльвира же была вечно недовольна. И к тому же завистлива. У других жен, ей казалось, и драгоценности были крупнее, и гостиничные номера получше, и машины подороже. В любовных развлечениях она была ненасытна, и Владимир Ильич часто терялся. Эльвира и тут первенствовала. Начав развлекаться с мальчиками в тринадцать лет, она приобрела к двадцати огромный опыт, которому бедный Виткевич далеко не всегда соответствовал. После скоропалительной женитьбы постепенно у них выработался прочный стереотип отношений: безапелляционные суждения Эльвиры по любому вопросу — от колготок до большой политики — и полная подчиненность ей во всем Владимира Ильича.
Вспоминая прежнюю жизнь с Ниной, он удивлялся своему тогдашнему спокойствию и благополучию. Но не торопился вернуться. Вернее, вовсе не собирался. Эльвира его ослепляла.
Когда приблизился очередной отпуск, ему захотелось отвязаться от надоевшей Европы и поехать на Селигер, в места, связанные с молодостью, когда всего было вдоволь, кроме денег, — и здоровья, и любви, и приключений.