— Здравствуйте, красавица-турчанка! — сказал я ей как можно приветливее.
Мой голос слегка напугал ее, она повернулась, было, к дому, но передумала.
— Я — не турчанка, — сказала она неожиданно бойким голоском. — Я — Асютка Хуторная.
— Что же ты в шароварах, как турчанка? — поддразнил я ее, но она пропустила мой вопрос мимо ушей.
— Мамука — на винограднике, а папаня на кордон подался, — открыла она мне все домашние секреты.
— А кто же твоя мамука? — спросил я.
— Мамука моя — Анфиса, а я — Асютка.
— А может, Ашутка? — спросил я, припоминая знакомое имя.
— Говорят тебе, Асютка. А это дочка моя…
Она достала руки из-за спины и показала мне тряпичную куклу, перетянутую нитками. Кукла была хороша необычайно. Вместо перетянутых пучков соломы или тряпок, чем играет местная детвора, я увидел настоящую куклу с личиком, маленькими ручками, платком и рубашкой. Она ничуть не уступала куклам, в которых играли ее ровесники в Петербурге, разве что глиняное лицо ее было грубее, серьезнее, я бы сказал, взрослее фарфоровых личиков, которыми заполнены детские спаленки нашей столицы.
— Это — моя дочка, — сказала она, прижала тряпичную голову к груди и запела тоненько и протяжно, качая свою небогатую куклу.
Баюшки-баю!
Я сугревушку свою,
Я сугревушку свою,
К чему примерю?
Примерю теплу
Свою сугреву
Летом к алому цветку,
Зимой к белому снежку…
Я хотел еще поговорить с маленькой певуньей с птичьими глазами и голоском, но она сама сказала мне, состроив строгое лицо, видимо, кому-то подражая:
— Солдаты табачище курят! Страсть! Напасти на них нет, окаянных!
Она топнула ножкой, еще прошипела что-то, видимо, по-чеченски, и побежала в хату.
Грустно улыбнувшись, я вычистил погасшую трубку и посмотрел в даль, где за Тереком возвышались вековечные громады горных вершин. Они были все те же, как и семь лет назад, как и в то время, когда старуха была такой же маленькой девочкой, как и в те седые годы, когда здесь селились уже сгинувшие бесследно хазары. А я? Что я? Старуха меня не помнила, девочка меня не понимала. Может, кукла могла мне что-нибудь сказать приветливое, если бы ей нарисовали рот…
Я вспомнил эту куклу. Семь лет назад здесь произошла одна история, которых много было за кавказскую войну и, наверное, еще будет. История моя как раз об этой маленькой девочке, которая топнула на меня ногой, и об этой кукле. Хотя, нет. Та кукла была совсем другая. Определенно, совсем другая…
* * * * *
На десятичасовую электричку Мухин не успевал.
Во-первых, проспал. Во-вторых, выходная тишортка, что с Костей Кинчевым на груди, оказалась чем-то заляпанной, и вообще Муха нашел ее в корзине с грязным бельем. В-третьих, за неуплату отключился Лешкин мобильный телефон. В-четвертых…