То, что о подготовке побега и о желании короля уехать говорит едва ли не весь Париж, я знала отлично, но появление подобной статьи в самый день отъезда внушало тревогу. Почему Марату пришло в голову напечатать ее именно сегодня? Не вызовет ли это волнений и нового восстания? Не зазвучит ли снова революционный набат, подобный тому, что звучал над Парижем в июле и октябре 1789 года?
Был только полдень… Я бесцельно смотрела в окно, то и дело поглядывая на часы. От долгого напряжения у меня появился холодок в груди. Стрелки двигались крайне неохотно и медленно. Я поднялась, стала ходить по комнатам, дожидаясь вечера и не находя себе никакого занятия. Ни читать, ни вышивать я не могла.
– Что это с вами, мадам? – остановил меня голос Маргариты. – Вы сегодня как потерянная.
Я попыталась улыбнуться.
– Просто мне очень скучно, вот и все.
– Так съездили бы в Люксембургский сад, – живо предложила она, – или в сад Тиволи, или в Версаль…
– Версаль? Там сейчас нет ничего интересного.
Чтобы не привлекать к себе внимания, я спустилась в кабинет и заперлась на ключ, делая вид, что занята бумагами. От нечего делать я перебрала все секретные документы и сожгла те, которые более всего доказывали мое участие в подготовке побега. Я ведь прекрасно знала, что то предприятие, на которое мы все решились, может потерпеть фиаско, и тогда – обыск, арест, тюрьма. У меня мелькнула мысль, что все те документы, которые сжигать я не отважилась, следовало бы перепрятать в более надежное место, но я не представляла себе точно, куда именно, и быстро забыла об этом.
Наступил вечер – душный, пыльный, лишь немного более прохладный, чем жаркий июньский день. Я надела скромное платье цвета топаза, неприметную шляпу, сняла с пальцев все кольца, вынула из ушей сережки, – все это с расчетом на то, чтобы не бросаться в глаза, не казаться аристократкой, но в то же время достойно выглядеть в комнатах Тюильри. У ворот меня уже ждал Жак.
– На площадь Луи XV, – сказала я. – В Гард-Мёбль. Карета выехала с площади Карусель и покатила по пыльной улице – мимо квартала Сент-Оноре и монастыря Святого Якоба, где нынче размещался революционный клуб под названием «Общество друзей Конституции», члены которого именовались просто якобинцами. Здесь толпились горожане и санкюлоты в красных колпаках; один из них водрузил свой колпак на пику и размахивал ею во все стороны. Хор голосов нестройно распевал новые революционные гимны.
A, ga ira, ga ira, ga ira!
[3]На фонари аристократов!
A, ga ira, ga ira, ga ira!
Их перевешать всех пора.
Мир деспотизма, умирай!