Пришло время идти в гостиную. Следом за матерью девочка покорно поднялась по скрипучим ступенькам, покрытым коричневой дорожкой; руки привычно скользили по полированной поверхности перил. Вот и массивные стенные часы, когда-то принадлежавшие дедушке: они сурово глянули на нее с высоты.
В гостиной было душно, и девочка устроилась возле раскрытого окна.
Отец монотонным голосом принялся читать псалтырь. Это усыпляло ее. Чтобы не задремать, она переглядывалась с маленькими братьями, примостившимися по краям дивана. Улыбалась им, но братья не осмеливались отвечать ей в присутствии отца.
***
В три часа утра преподобный Льюис Александр Роуз затворил двери своего кабинета и поднялся по лестнице в ванную комнату. Из белого шкафчика достал бритву с перламутровой ручкой и опробовал большим пальцем длинное лезвие, хищно отблескивавшее в мерцании газового рожка. Слегка порезался и с наслаждением прислушался к своей боли, наблюдая, как тонкая струйка крови стекает по ладони.
Промыв и перевязав ранку, он тщательно вытер лезвие и убрал бритву в футляр, который спрятал в складках своей черной сутаны. Затем спустился по лестнице в кабинет, где его ожидала дочь со шляпой в руках. Вдвоем они вышли из дома и двинулись вверх по центральной улице. В чистом ночном небе ярко светила луна, ласково шелестело море, девочка старалась шагать в ногу с отцом.
Остроконечный силуэт церкви призрачно белел на фоне темных холмов, поросших чахлыми деревьями. Под ногами идущих прошуршала галька; остановившись перед тяжелой дубовой дверью, отец замешкался, звеня ключами.
Внутри было темно и гулко, и, пока отец зажигал газовые светильники, девочка неподвижно стояла в проходе между скамьями, сжимая в руках молитвенник. Закончив с освещением, преподобный отец усадил дочь на каменную скамью, сбросил плащ и поднялся на кафедру.
Его согбенная фигура зловеще высилась в полумраке церкви, пронзительный взгляд бледно-голубых глаз был устремлен на ряды пустых скамей, поверх головы бедной девочки. Он заговорил...
Его проповеди были привычны с детства, до боли знакомы жесты и вкрадчивый тон увещеваний. Постепенно его голос, обращавшийся в пустоту, становился тверже, усиливался, рос - и вот уже падал громогласным эхом с отсыревших стен. Девочка со страхом заметила, как дрожат ее руки, сжимающие молитвенник.
Неожиданно внимание отца обратилось к ней: его лицо болезненно исказилось, руки сжались в кулаки и загрохотали по кафедре.
"Папа сошел с ума", - подумала девочка и тут же отогнала прочь эту мысль.
Отец воззрился на нее сверху вниз, бледную, сжавшуюся от страха. Белая блузка мерцала, выглядывая из-под темной шали, а ее глаза... ее глаза соблазняли его!