— Стало быть, возвращаться ко Гдову мне нельзя, — вслух произнес он. — Бродить по реке, рискуя на рваться на погнавшийся за отрядом фон Регенбоха разъезд, тоже опасно. Так как ты собираешься спасать мое драгоценное тело, демон?
* * *
С первыми лучами солнца Западные ворота Бора отворились, и из них по свежему снегу, покрывающему ведущую к озерам накатанную дорогу, широким мегом вылетела кованая конница. Сверкающие латы, поднятые к небу рогатины, расстегнутые на груди налатники, суровые лица, отдохнувшие заводные кони. Единственное, что отличало эту рать от той, каковая неделю назад пересекала малоизвестную лесную речушку Замежье, так это мчащаяся позади колонны четверка лошадей, впряженная в сани: положенную поперек оглоблю крепила к передку единственной повозки обоза короткая цепь. Только благодаря такой хитрой упряжи везущим две крупнокалиберные пищали лошадям удавалось выдерживать стремительный темп движения идущей в помощь Гдовскому гарнизону рати.
За ночь, по просьбе боярина Росина, местные плотники уложили поперек санного задка бревно с двумя пазами под пищали, и теперь артиллерийские стволы смотрели назад и чуть вверх, параллельно земле. Разумеется, при таком креплении невозможно наводить орудия по вертикали, но Костя и Игорь Картышев и не собирались этого делать. Тем паче, что на санях нашлось место только для шести зарядов — и все они были картечные.
Примерно через час распахнулись и ворота, смотрящие на восток. Из них потянулись одни за другими сани: на Лугу, собирать разбросанные тела, оружие, доспехи, припасы разгромленного войска и накопленную им добычу. Искали, отойдя за ночь от жестокосердия, и раненых. Но если ввечеру их оставалось, видимо, никак не меньше, нежели у русской рати, то за ночь мороз казнил всех до единого.
Только спустя два дня выяснилось, что привезенный вместе с прочими ранеными в деревню бездоспешный, укрытый простым мужицким тулупом, мечущийся в беспамятстве мужчина плохо разумеет русский язык, более охотно изъясняясь на немецком и французском. Он и стал тем единственным ливонцем, что вернулся спустя три года из злосчастного похода домой.
* * *
Первую пашню в этом тихом глухом уголке выжег прапрадед Касьяна Тронникова, да упокоит Господь его грешную душу. Место под хутор он выбрал на удивление удачное, одновременно и близкое к торным рекам — Луге и Оредежу, с хорошим подъездом при знании пути — и тайное, недоступное злому человеку. Сама рубленая из толстых сосновых бревен изба возвышалась над довольно широкой рекой Черной, вытекающей из огромного и широкого озера Стреч-на-Вялье. Однако богатое и рыбное это место окружали такие глухие и непролазные топи, что испокон веков не селились на его берегах ни рыбаки, ни охотники, ни бортники. Даже зимой, когда все вокруг сковывала прочная корка льда, добытчики драгоценной пушнины предпочитали обходить эти вязи стороной, ставя свои лабазы в более спокойных чащах. Потому и не плавал никто по этой реке, не видел стоящего над излучиной одинокого дома.