— Уберите этот вой! — сквозь сон выкрикнул священник.
Женщина, всхлипнув, прижала к себе младенца покрепче и пошла к дверям в избу. Дежурные воины переглянулись, и один тронулся следом.
Лада вышла на улицу и, нежно убаюкивая сыночка, покачивая и негромко ему напевая, открыла крышку колодца.
— Эй, ты чего задумала? — крикнул с крыльца ливонец.
— Так, — всхлипнула мама, — смертный приказал вой убрать…
— Дура, воду испортишь! Хочешь избавиться — в лес неси!
Но гнать смертную в лес демону показалось скучно. Тем более, что ее придется возвращать: должен же кто-то кормить его будущее тело! Он поступил иначе: дохнул на крохотную искорку еще только нарождающейся жизни, вдувая в нее чувство тепла и сытости, и младенец почти сразу блаженно заснул.
Расплакался снова он уже только в следующую смену охранников. Лада, помня недавнее помутнение рассудка, тут же подхватила малютку и метнулась во двор:
— Касьян!
— Лада! — вывалился с сеновала мужик.
— Касьян, у меня молоко пропало!
— Как?
— Да так, насовсем, — расплакалась женщина и передала сына мужу в руки. — Возьми… А то убьют его… Чтобы не шумел…
Она утерла подолом нос и пошла назад — на свою женскую муку. Следящий за порядком ливонец пропустил ее мимо, прикрыл дверь, спросил:
— Корова-то у вас есть?
— Да чтоб ты сдох!
— Я не сдохну, дитятка умрет. Есть молоко?
Касьян промолчал, прижимая к себе сыночка. Ливонец, вздохнув, осмотрел двор:
— Жеребенок! Тоже малой… Ты кобылу когда-нибудь доил?
Не дождавшись ответа, он спустился вниз, пошарил по двору, нашел какой-то ковшик, присев у ворот, отер его снегом и вошел в стойло. Оттуда послышалось тревожное ржание. Спустя несколько минут вышел, неся немного плещущегося в емкости парящего молока:
— Вот, возьми.
Русский промолчал. Ливонец покачал головой, поставил ковшик на пол. Прикинул расстояние: мужик ногой может пнуть, и отодвинул чуток подальше. Положил на край белую тряпицу:
— Вот чистая. С собой брал, чтобы рану, если зацепят, прикрыть. Ты ее смочи, и в рот пососать давай.
Русский опять промолчал. Воин дошел до двери, остановился:
— Ты от меня ничего не бери, не надо. Пусть твой ребенок от твоей лошади возьмет.
Он вошел внутрь, прихватил кувшин с брусничной водицей, немного попил. Из горницы доносились стоны: его напарник, уложив сервку на спину и удерживая за ноги, старательно пытался пробить ее своим удом насквозь. Поначалу воин отвернулся, рассматривая убранство кухни, но тяжелые равномернвю выдохи и жалобные женские стоны никуда не исчезли и потихоньку просачивались в сознание, растекаясь по телу и концентрируясь внизу живота еще совсем не старого мужчины. Плоть его, словно проявляя любопытство к интересному представлению, напряглась и оттопырила штаны, норовя вырваться наружу. Горшки и чугунки занимали внимание все меньше.