Алги-мурза лег рядом, немного отдохнул. Потом поднялся, подтянул шаровары и завязал поясную веревку. Невольница тоже вскочила, но хозяин кочевья успокаивающе махнул на нее рукой:
— Лежи, не уходи. Сейчас поем немного и вернусь, еще раз тебя опозорю. Так ведь у вас считается?
Полонянка кивнула.
— Вот и жди.
Перед дастарханом осталось всего пяток рабынь, причем в шароварах — одна. Но под непрерывным потоком костяных кусков долго она продержаться не могла. Заметно поредело и число гостей — пленницы уходили, естественно, не сами. Русский, почти полностью истребив предложенное мясо, с видимым удовольствием пил кумыс, иногда лениво поглядывая на пытающихся изобразить танец голых женщин.
Вернувшись на свое место, мурза взялся за холодную голову, расколотил череп, жадно выгреб ладонью мозг, проглотил его, старательно облизав пальцы. Оглядел еще не разошедшихся гостей:
— Шаукат, — окликнул он опытного нукера, которого в последнем набеге ставил сотником. — Когда гость устанет и соберется отдохнуть, положи его в отдельном шатре. И выстави охрану: его жизнь доверена нашему роду самим беем Кароки-мурзой.
— Да, господин, — поклонился тот.
— Если хочешь взять на ночь невольницу, Менги-стр, — повернулся хозяин кочевья к гостю, — выбирай любую.
Тот поддернул верхней губой, выражая полное свое презрение к увиденным полонянкам.
«А ты как думаешь?! — мысленно возмутился мурза. — Что я тебе татарку на ночь пришлю?! Не хочешь русскую бабу — спи один!»
Вернув нож на пояс, Алги-мурза метнул расколотый череп в пленниц. Никуда не попал, но смех и крики одобрения среди татар вызвал. Потом поднялся и ушел в свой шатер.
Веснушчатая, как он и приказал, лежала на ковре возле почти прогоревшего очага. Увидев господина, она поднялась на четвереньки и уткнулась лицом в ковер, принимая предыдущую позу.
— Подбрось кизяка в огонь, — распорядился хозяин, скидывая халат и расстегивая пояс. — За моим местом у стены ватная подстилка лежит и одеяло, атласом обшитое. Постели там у края и ложись на спину. На этот раз я хочу тебя видеть.
* * *
Утреннее желание Алги-мурза удовлетворил тоже с полонянкой, на этот раз оставив своих жен совершенно ни с чем. Пленница ему понравилась: холодная, но покорная вначале, она быстро вспыхивала в объятиях господина, становясь страстной и жаркой. Вся из себя гладкая и бархатистая, без оспин и почти без родинок. Такую, пожалуй, продавать жалко, хотя цену за нее дадут изрядную. И при стойбище в общем услужении жалко оставлять: или ошпарят на кухне, или подростки ненасытные спортят — весь жар отобьют, сладости и способности к ласке лишат. В общем, либо шрамов получит, либо холоду наберется. Ни золота тогда от нее не станет, ни удовольствия.