— Я, кажется, не прошу у вас ничего особенного, — начал я, с отвращением сознавая, что голос у меня начинает звучать просительно, — мне нужно всего на всего узнать, что здесь происходит и почему вы все темните…
— Молодой человек! Что вы себе позволяете! — начал генерал, потом поправился. — Вы сами не понимаете, что хотите. И почему вы решили, что я должен заниматься вашими проблемами?
— Вы еще помните, что я вчера спас вам жизнь? — начиная по-настоящему злиться, спросил я.
— Ну и что, разве я спорю, только при чем здесь это? И прошу запомнить, я всего навсего слуга закона и не могу переносить свои личные отношения, — он замялся, не находя нужных слов и кончил с офицерской прямотой, — если совершил преступление — имей мужество нести за это ответственность!
— Понятно, — сказал я, — а теперь рассказывайте, что произошло, пока я спал.
— Нечего мне тебе рассказывать, — перешел на «ты» почти интеллигентный генерал, — дом окружен, и самое лучшее для тебя — сдаться правосудию! Я, возможно, и замолвлю словечко, но отвечать тебе за содеянное всё равно придется по всей строгости закона. Учти, чистосердечное признание и раскаянье смягчают участь!
— Учту, — пообещал я, — а теперь рассказывай все подробно и не крути.
— Нечего мне рассказывать! — сердито ответил он. — Когда стало известно, что ты скрываешься в этой квартире…
— От кого стало известно и кому? — перебил я его наводящим вопросом.
— А если от меня? Или ты думаешь, что я, генерал милиции, стану покрывать государственного преступника и террориста?
— Понятно, значит, заложил меня ты.
— Не нужно, не нужно таких слов! — жестко сказал он. — Что значит «заложил», мы с тобой что, криминальные подельники?! Я только выполнил свой долг и доложил руководству, где скрывается… Где ты прячешься от возмездия!
Я всегда знал, что спорить на нравственно-этические темы с генералами — самое последнее дело, потому опустил свою оценку его поступка и перешел к конкретному допросу:
— Кто блокировал дом?
— Понятно кто, наш ОМОН, а на что ты рассчитывал?
Ни на что подобное я не рассчитывал и попенял себе за легкомыслие и неосторожность. Мне вчера показалось, что этот Перебатько относительно приличный человек, но я ошибся.
— Если не хочешь усугубить свою вину и подставить хозяев, то лучше сдайся, — продолжил он. — Всё равно мы тебя возьмем, только заодно ОМОН разгромит квартиру, и Дашку посадят как твою сообщницу. Если у тебя есть хоть капля чести и совести…
О совести он помянул зря.
В таком контексте это прозвучало слишком вызывающе.
— Совести в твоём понимании у меня нет, и никогда не было, — разочаровал я его, — а выведешь отсюда меня ты. Долг платежом красен.