Уж почитай вторые сутки пошли, как мы тебя сюда доставили, а ты никак в себя толком не придешь, милая. То откроешь глазоньки, то опять в беспамятство впадешь. Я за тобой ухаживаю, а толку-чуть! Я уж и отварами поила, и компрессы на голову клала, и молитвы за исциление читала, а ничего не помогает. Но, наконец, услышал, таки, Всевышний, мои молитвы, оклемалась ты.
Я смотрела в потолок, слушала Глашу и молчала.
Она пронзительно глянула на меня глубоко запавшими глазами и спросила:
- Понимаешь ли, что я говорю?
- Понимаю. - прошептала я.
- А помнишь ли, что с тобой приключилось?
- Ничего не помню. - прошелестела я в ответ и заплакала.
В последующие дни Глаша много раз возвращалась к происшествию в лесу, надеялась, что её рассказы произведут на меня впечатление и заставят вспомнить хоть что-нибудь. Но этим надеждам не суждено было сбыться, память не хотела возвращаться и мое прошлое оставалось для нас за семью печатями. Как только Глаша поняла это, она оставила свои попытки и принялась лечить меня. Я оказалась женщиной физически крепкой, на поправку пошла быстро и через неделю пришла в норму, если, конечно, не принимать во внимание полное отсутствие памяти. Только став на ноги, я сразу засобиралась в город. Как ни отговаривала меня Глаша, как не стращала всякими опасностями, я твердо стояла на своем. А потом горько пожалела об этом. В первый же вечер ко мне явился человек и попытался меня убить...
За все время, что я сбивчиво излагала эти события, толстяк ни разу меня не перебил, а вот улыбчивый парень возбужденно ерзал на стуле и время от времени тихо восклицал:
- Во дает! Ни хрена себе! Ну, бляха-муха!
Кстати, звали его Степаном, а откликался он на кличку "Щегол". Толстяк именовался Павлом Ивановичем. Но все это я узнала позднее, в тот момент оба они были для меня безимянны. Но странное дело, впервые за последнее время я почувствовала, что нахожусь среди близких мне люди, ощутила прилив необыкновенной радости от этого и поверила им безоговорочно. Больше я была не одна, я нашла своих друзей и они помогут мне! Даже малосимпатичная внешность Павла Ивановича перестала мне казаться таковой, теперь я видела только умный взгляд, слышала только доброжелательный голос.
Наконец, я закончила и спросила:
- Теперь понимаете, почему на Ваше требование рассказать все, я не могла ничего ответить?
Павел Иванович кивнул и задумчиво сказал:
- Теперь кое-что становится ясно.
- Ну, так расскажите мне все. Объясните, что же проиходит. Я устала от неизвестности. Все так непонятно. Вот, например, паспорт. Вы зовете меня Анной. Я и сама так назвалась однажды. А паспорт у меня на имя Альбины.