Но иеромонаху было непонятно.
– Мы ведь не в Африке, – резонно возразил он. – Мы под Москвой. Да и вы, по-моему, не дикари, а русские люди. Или я ошибаюсь?
– Ошибаетесь. Мы не просто под Москвой. Мы – на другой планете и, как я слышала, в тропических широтах. Так что Африка может оказаться ближе, чем Москва.
– Но вы ведь русские люди? – повторил отец Серафим.
– Лично я – безродный космополит с французским уклоном, – сообщила Жанна. – Женька тоже нерусская, Григораш у меня под сомнением, черт его знает, кто он такой. Так что вам остаются только Вера и Николай.
– Нам остаются все, кто не отвергает веру и не отворачивается от Бога, – ответил иеромонах и теологический спор ушел на новый круг.
Он так ничем и не закончился, но – странное дело – с этого времени Жанна стала реже смущать окружающих своей нагой грудью. То ли она просто не хотела лишний раз ссориться с Верой, то ли наступило время смены нарядов, только теперь Девственница стала надевать к длинной юбке и босым ногам французские ночнушки из своего богатого гардероба, которые в сочетании с юбкой вполне могли сойти за верхнюю одежду.
А еще Жанна носила теперь кокетливую соломенную шляпу, которую выменяла в городе на продукты, и все это вместе делало ее похожей уже не на цыганку, а на французскую или итальянскую крестьянку той эпохи, когда в тамошних краях рисовал свои картины с натуры знаменитый художник Карл Брюллов.
Зато купалась Жанна теперь совсем обнаженной, аргументируя это тем, что именно так испокон веков купались и русские, и французские крестьянки – во все эпохи вплоть до изобретения купальника.
Трудно сказать, когда криминальный авторитет Олег Воронин по прозвищу Варяг впервые почувствовал, что у него может выгореть преступление века.
Может быть, это случилось в день кровавой демонстрации в центре Москвы, когда на ее подавление были брошены все наличные милицейские и армейские силы, а весь город остался без охраны.
А может быть, эта мысль оформилась позже, когда по городу расползлись слухи о разложении в силовых структурах, о массовом дезертирстве солдат, о нежелании офицеров выполнять и отдавать приказы, которые могут быть расценены, как преступные – в общем, о том, что правительственные силы тают на глазах.
Ужесточение режима, которое началось сразу после подавления беспорядков, захлебнулось очень скоро именно из-за саботажа на всех уровнях. Никто не хотел брать на себя ответственность, прекрасно понимая, что если вспыхнет новое восстание, то правительство, может, и удержится – у Кремля стены толстые, – а вот разные лейтенанты, капитаны и полковники попадут под первый удар, и им припомнят все прегрешения против мирных граждан. И лучше, если этих прегрешений будет поменьше – тогда есть хоть какой-то шанс уцелеть.