Сигналы последовали один за другим, и наша группа в числе четырех человек, с лейтенантом впереди, двинулась через поле к центру села. Я вел буланого в поводу, охотно позволяя ему срывать все, что попадалось в темноте. Мы прошли узким скотопрогонным переулком к низким сараюшкам и остановились перед темными окнами хаты.
— Привязывайте коня. Зайдем молока попьем,— сказал Головачев.
Пока я возился у палисада с ременным поводом, захлестывая его за колышек, лейтенант, пошептавшись с летчиком и Терентием, постучался в хату.
Дверь открыла недовольная нашим визитом пожилая, закутанная в шаль хозяйка.
Мы поздоровались. Головачев попросил молока и немного хлеба. Хозяйка ничего не ответила, долго возилась с лампой, протирая тряпицей стекло.
Я не утерпел и спросил о гитлеровцах.
И снова хозяйка ответила не сразу — покашляла в конец шали, подкрутила фитиль в лампе и только после этого сказала, что фрицы были вчера:
— С вечера тарахтели мотоциклами.
— Сколько их было? — поинтересовался Головачев.
— А кто их знает... гоняли по улице,— ответила она и ушла куда-то за молоком. Принесла горшок, не спеша расставила чашки, потом пошла в чулан за хлебом.
— На черта мы сюда забрели? — вдруг громко проговорил Терентий.
Лейтенант наспех выпил молоко и, велев Терентию взять принесенный женщиной хлеб, сказал:
— Пошли. Спасибо, хозяйка.
— Чем богаты,— ответила она, не поднимаясь со скамьи.
Улица встретила нас еще более яростным лаем собак и густой темнотой.
— Где они, черти? — остановившись посреди улицы, проговорил Головачев и тихонько свистнул.
Послышался ответный свист. Через минуту из темноты вышли сержант со штурманом Алексеем и Чугунов с Бахманом.
— Все. Кончай,— приказал командир.
— Обуви-то еще нет, товарищ лейтенант,— бросил Семенов и, не дойдя до нас шага три, остановился. Сбоку от него темнели фигуры Миши Чугунова и Бахмана. Отдельно стоял Алексей, и я слышал, как он негромко молвил:
— А я и молочка выпить не успел...
— Все, говорю, все! — резко произнес лейтенант. И тут раздался леденящий душу выкрик:
— Рус! Бандит! Рук верх!
Крик заглушил близкий металлический грохот пулемета и треск автоматов. Свет трассирующих пуль ослепил глаза. Шарахнувшись к сараю, я услышал, как под чьими-то телами затрещали колья плетня, и увидел взметнувшиеся над изгородью фигуры Семенова и Головачева. Я тоже рванулся было за ними, но куда было мне с одной-то рукой! Сбоку от плетня, с крыши небольшого сарая, полого, до самой земли, свисали уложенные на жерди снопы — к ним-то я и кинулся, надеясь, что они помогут мне перелезть через плетень. Ухватившись рукой, я почувствовал, как незакрепленные жерди раздвинулись, провалился и упал на что-то влажное. В нос ударил знакомый запах вяленых листьев табака, и я понял, что лежу в сушилке, где на бревнах были положены жердочки и на них разостланы стебли недавно срезанного самосада. Я втиснулся между жердями и стал зарываться в большие табачные стебли с чуть вялыми листьями.