— Конечно, помню.
— И ты помнишь, что я тебя уверяла, что я Кора?
— Да, все это я помню, но от этого ты, мошенница, не можешь стать Корой.
— Дау, а если я тебе скажу одну тайну, которую знаешь только ты и Кора. Еще эту тайну знает один харьковский медик?
— Коруша, так это ты? Что же с тобой стало?
— Даунька, ты был очень долго безнадежен. Вот результат: я подурнела, побледнела, похудела.
Его память возвращалась, опаздывая на много лет.
После моего выступления на консилиуме у Топчиева палату Дау переоборудовали, дерево за окном спилили, на окно повесили белую шелковую штору. Стальную стол-постель вынесли, к стене поставили настоящую кровать. Но дыхательная машина все еще стоит наготове с кислородными баллонами.
Дыра в горле у Дау зарастает. И болезнь Боткина уже позади. Все равно со страхом вхожу в палату Дау. И вдруг Даунька весь встрепенулся, протянул ко мне руки:
— Коруша, наконец-то ты пришла! Пожалуйста, все выйдите, я хочу поговорить с женой. Корочка, закрой плотно дверь. Только не верь, что я попал в какую-то автомобильную катастрофу. Это чушь. Это не больница, это сталинский застенок! Егоров и Корнянский не врачи. Это палачи. Посмотри, я не могу ходить, у меня страшно болят ноги. После очередных ночных пыток. А посмотри на всех заключенных: они все изуродованы пытками.
— Даунька, милый, но ведь Федоров — хороший врач.
— Федоров — очень хороший и очень красивый.
— Можно, я позову Федорова? С ним посоветуемся, что делать?
— Федорова позови, я его не боюсь.
Вошел Федоров.
— Сергей Николаевич, послушайте, что Дау говорит.
— А я знаю, что он вам наговорил. Он мне все время это твердит.
— Сергей Николаевич, а это не страшно, это пройдет?
— Будем надеяться, время покажет.
— Даунька, а голова у тебя не болит?
— Нет, Коруша, ты хорошо знаешь, что голова у меня никогда не болит.
— И сейчас, после сотрясения мозга, голова не болит?
— Коруша, я не знаю, что такое головная боль. У меня в жизни никогда не болела голова. Только ты мне не говори глупостей, никакого сотрясения мозга у меня не было. У меня безумно болит нога в колене… Корочка, почему Сергей Николаевич очень добродушно смеется, когда я Егорова и Корнянского называю палачами?
— Даунька, он смеется потому, что Егоров и Корнянский знаменитые профессора-медики. Ты находишься на излечении в Институте нейрохирургии. Постепенно ты все вспомнишь. А разбил тебя на машине Володя Судаков. Сам с Верочкой остался без царапины.
— Представляю, как перепугался бедный Судак. Вот выздоровлю, я его подразню.
В первые страшные дни после аварии, когда я неустанно ждала телефонного звонка из больницы, позвонили из народного суда. Меня официально приглашали в суд. Собирались судить Владимира Судакова за учиненную им аварию. Я категорически отказалась, сказав: "Суд не может состояться. Ни я, ни мой муж — академик Ландау, если он останется жив, никогда не предъявим никаких обвинений Владимиру Судакову. Произошел несчастный случай". Мне ответили: "В таком случае изложите сказанное в письменной форме. Мы к вам домой пришлем жену Владимира Судакова. Вы ей вручите этот документ".