— Дау не вернется к прежней деятельности. Я убедился в этом и потерял надежду.
Я объяснил ему, каковы последствия контузий мозга и как медленно порой восстанавливается психическая деятельность человека в некоторых случаях.
— Это не тот случай, — заметил Лившиц с сожалением. — Как вы можете это утверждать? Вы же не врач!
На это последовала фраза:
— Я не врач, но мой отец был врачом, и я воспитывался в атмосфере медицины. При этих словах на моем лице отразилось необычайное удивление и, по-видимому, еще что-то, потому что Евгений Михайлович добавил: "Поднимемся к Дау, я вам это докажу".
Очень спокойно подсев к Дау, Лившиц начал задавать ему вопросы относительно математического выражения тех или иных понятий, сущность которых для меня осталась непонятной. (К.С. не знал, что Лившиц допытывается, помнит ли Дау те формулы, которые он продиктовал для восьмого тома по теоретической физике).
Он сказал с некоторым раздражением:
— Не помню. Я не помню. Я этих формул не знаю. Они новые.
Лившиц торжествующе встал и с видом человека, доказавшего свою правоту, стал спускаться вниз по винтовой лестнице.
— Вы мне ничего не доказали, — заметил я ему, — кроме того, что с Дау надо систематически заниматься.
Лившиц вздохнул, но согласился. Однако его хватило только на одно или два посещения. Результат был тот же, и вытащить его к больному уже было невозможно.
Убедившись, что нам его не дождаться, я посетовал Дау на это и сказал, что Евгений Михайлович произвел на меня своеобразное впечатление. На это Дау улыбнулся и дал ему характеристику, которую я привел выше.
По моей просьбе Кора обращалась и к другим физикам, но ни один из них не откликнулся на этот призыв. Мне неловко было прибегать к помощи Петра Леонидовича Капицы, поскольку это означало бы компрометировать учеников Дау, и так как сам Капица крайне доброжелательно относился к больному, я понимал, что мой рассказ его огорчит.
Поэтому я обратился к людям более эмоционально отзывчивым, и первым из них был артист Аркадий Исаакович Райкин, которого Дау очень любил. Добившись согласия актера на визит, я сообщил Дау, что приеду к нему с Райкиным в воскресенье. День был выбран неудачно, потому что по воскресеньям Таня не могла сидеть возле больного, и он чувствовал себя несчастным: боль в животе не отвлекала разминанием кисти, и позывы в туалет были более частыми, чем обычно. Но у меня не было другого выхода. Райкин, измотанный до предела ежедневными концертами, а то и двумя в день, был крайне утомлен, и воскресенье, которое я у него вырвал, было первым днем отдыха за последние четыре месяца его работы.