Пайки по карточке у нас были более чем приличные. Женьку поразила разница твердых цен по карточкам и цен на черном рынке. Он решил обогатиться. Продавал все, даже мыло. Вскоре заработал чесотку. Ходил забинтованный, промасленный дегтем. Теперь ему уже мыться было нельзя. Я боялась, что он заразит Дау. Но, к счастью, вскоре из институтских квартир выселили всех временно проживавших. Даунька меня спросил: "Коруша, какую ты хочешь занять квартиру?" — "Дау, я мечтаю жить в квартире № 2. Дверь квартиры № 2 в нескольких шагах от входной двери в институт. А ты зимой бегаешь раздетый много раз в день". Мы заняли квартиру № 2. А Женьку отселили и, наконец, уже навсегда. От чесотки мы убереглись.
— Коруша, имей в виду, мой — верх, а ты занимаешь низ. Будем жить, как до войны. На разных половинах, война кончится, мы еще увидим небо в алмазах. Будем жить ярко, весело, интересно! Надо наверстать упущенное. Моя комната будет бывшая Женькина, там хороший стенной шкаф. Вторая большая комната наверху будет гостевая, а в маленькой балконной комнате наверху поставим телефон. В ней очень плотно закрывается дверь, когда я буду разговаривать со своими девицами, ты не будешь слышать. И когда ты будешь разговаривать со своими поклонниками, можешь не опасаться, никто не услышит.
Высокие стены маленькой балконной комнаты, ставшей впоследствии библиотекой, слышали все интимные разговоры физиков нашего института. Все знали: только у Дау по телефону можно поговорить без свидетелей с другом, с женой, с подругой. Самым активным гостем был Аркадий Мигдал, а самым верным мужем — Яша Смородинский: он никогда не пользовался нашим телефоном. Дау очень гордился телефонной комнатой, особенно когда ею пользовались не члены нашей семьи.
С ремонтом я справилась одна. Побелить стены и потолок с добавлением синьки и охры было нетрудно. Но в комнате Дау надо было соорудить очень тяжелую, задергивающуюся шнурами штору, смягчающую шум с улицы. Дау всегда очень плохо спал. Во время эвакуации кому-то понадобились клыки над окном у Дау, на которые вешают шторы, и их вынули вместе с кирпичами. По моей просьбе слесарь института выковал два добротных костыля, и я вмуровала их в стену цементом с кирпичами.
Прошли годы, отгремела война. Лившицу дали верх первой квартиры, три комнаты. Ему понадобились клыки — повесить штору. Я готовила обед, слышу — наверху грохот. Я решила: вероятно, ремонтируют крышу. Но Дау зашел в кухню и сказал: "Коруша, там Женька наверху в моей комнате забирает свои гвозди, очень стучит, я позанимаюсь у тебя внизу". — "Так это он выколачивает мои клыки, их вынуть невозможно!".